Кроваво-красные бисквиты

– Горничная? – Настало время удивляться Меркурию.

– А почему нет? И заметь, все, что мы узнали о дочери Скворчанского, мы узнали со слов горничной…

– Погодите-погодите! Но если Канурова его дочь, то…

– Верно! – перебивая помощника, быстро проговорил фон Шпинне. – Если Канурова дочь головы, то он, скорее всего, мертв! Первое, что нам нужно сделать по приезде в Татаяр, задержать горничную и допросить с пристрастием!

– Если она еще там, – высказал сомнение Кочкин.

– Будем надеяться, что там… – проговорил фон Шпинне и тут же добавил: – Но, то что я сказал, это только домыслы.

Сыщики замолчали и всю оставшуюся дорогу ехали, глядя в окно, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. День клонился к вечеру. Солнце уже коснулось своей нижней дугой лесополосы, отделявшей железную дорогу от крестьянских наделов. Поезд замедлил ход. Натужно и печально прокричал всеми своими гудками, выпустил из трубы огромный клуб белого дыма и медленно пополз вверх. Начинался многоверстный подъем, а это значило, что до Татаяра оставалось каких-нибудь полтора часа езды.



Глава 25 Расследование продолжается

На следующее утро Фома Фомич пришел в сыскную, дисциплинарным вихрем промчался по комнатам и коридорам, обнаруживая все те непорядки, которые возникли в его отсутствие.

– Почему здесь лежит мусор? – по всей сыскной полиции разносился громкий возмущенный голос барона. – Это что же, мне и на несколько дней нельзя уехать, чтобы вы здесь не заросли грязью?

Дежурный едва-едва успевал за быстро шагающим фон Шпинне. Полковник, хлопая дверьми, врывался в комнаты, в которые никогда ранее не входил, и все там переворачивал вверх дном.

– Что это? А это что? – поддевая носком штиблета какие-то тряпки, спрашивал он у дежурного. – Мы сыскная полиция или возок старьевщика? Представители власти или уличные маклаки?

– Мы представители власти, – негромко и пугливо отвечал дежурный блеющим голосом.

– Да какие вы, к черту, представители? Вы карнавальная шайка, вы полицейские, которых показывают в ярмарочных балаганах, а все кухарки и извозчики смеются над вами, вот вы кто! Для того чтобы вам называться представителями власти, вам необходимо прежде всего навести везде – под словом «везде» я понимаю везде – порядок, все сложить, ненужное выбросить. Понимаете меня, господин дежурный?

– Понимаю!

– Хотелось бы верить… Возьмите себе в помощники несколько свободных от службы агентов, и всё-всё привести в порядок. Я проверю, и если отыщу хотя бы соринку… – Начальник сыскной задумался. – Мне трудно сейчас сказать, что я с вами сделаю, но наказание мое будет страшным и неотвратимым!

Надо заметить, Фома Фомич никогда никого не наказывал, но его боялись. Какая-то непонятная, пружинистая и опасная сила пряталась под хорошо сшитым серым костюмом, казалось, еще мгновение – она вырвется наружу, и тогда никому несдобровать.

Отправив дежурного выполнять данное ему поручение, Фома Фомич зашел в свой кабинет. Еще находясь в образе строгого начальника, пошарил глазами по углам, хмыкнул и сел за свой рабочий стол. Только он это сделал, в дверь осторожно и боязливо постучали.

– Да!

В кабинет вошел дежурный.

– Что? Вы не знаете, где брать тряпки для мытья полов? – спросил начальник сыскной.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, мы знаем, где брать тряпки!

– Тогда что?

– К вам посетитель!

– Кто такой?

– Следователь Алтуфьев.

– Проси!

Приход в сыскную полицию судебного следователя мог означать только одно из двух: или что-то случилось, или ничего не случилось. Но и то и другое в равной степени беспокоило Якова Семеновича. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться: следователь пришел говорить о деле Скворчанского. И, скорее всего, пришел, чтобы выведать о результатах поездки в Сорокопут.

– Здравствуйте, дорогой Яков Семенович! – приветствовал Алтуфьева Фома Фомич. – Рад, очень рад видеть вас живым и здоровым!

– Ну, мне рано еще помирать, я еще молодой… – начал следователь, но начальник сыскной оборвал его, подняв указательный палец правой руки и издав при этом предупреждающий звук:

– Тсс…

– Что? – опасливо оглянулся Алтуфьев.

– Не надо говорить про смерть, это нехорошо, – прошептал фон Шпинне.

– А почему?

– Да знаете ли, – вздохнул Фома Фомич, – чем больше я занимаюсь делом Скворчанского, тем больше начинаю верить в мистику…

– Да неужели?

– Это правда. Мы с Кочкиным, с чиновником особых поручений, только что приехали из Сорокопута, там, скажу вам честно, творится черт его знает что…

– А Сорокопут – это где? – поинтересовался Алтуфьев.

– На юге губернии, уездный город. Вы были в каком-нибудь уездном городе?

– Был.

– Ну вот возьмите тот уездный город, в котором вы были, смените название на Сорокопут, и сразу поймете, куда я ездил.

– А что там, в этом уездном городе?

– Об этом мы поговорим чуть позже, а пока скажите мне, как там наш с вами подопечный – Джотто?