Кроваво-красные бисквиты

– Еще раз спасибо, бабка Щетиниха, не буду больше докучать вопросами, все, что хотел узнать, узнал.

Начальник сыскной поднялся, взял стул и отнес на прежнее место. Следя за ним одними глазами, повитуха сказала:

– Девочка померла, а вот мальчик выжил!

– Какой мальчик? – насторожился Фома Фомич.

– А вы, что же, про мальчика ничего не знаете?

– Ничего… – медленно проговорил полковник. – Погодите-погодите, это что же получается, Глафира Прудникова родила двойню? Мальчика и девочку?

– Нет! – отрицательно мотнула головой бородатая женщина. – Глафира родила двоих, верно, но не двойню. Мальчик появился года за полтора до девочки…

– Это точно?

– Ну, я же роды принимала, мне ли не знать. Правда, все проходило втайне, и я до сих пор про это никому не говорила…

– А кто отец? Скворчанский?

– Нет, отец другой. У Глафиры до вашего Скворчанского другой был, тайно они встречались, родители ничего не знали…

– О, да я вижу, Глафира была проказницей, зря время не теряла!

– И ничего подобного. Она тихой была, а то, что с ней произошло, так это потому, что доверчивая была, вот ее и обманывали!

– И что же этот сын, куда он делся? Ведь если нам других родственников найти не удастся, то он может претендовать на наследство. Как нам его найти?

– Родители Глафиры увезли мальчика в деревню Шаповалово. И оттуда доходили слухи, что вырос он шалопутным. Уже в четырнадцать лет спутался с какими-то и тогда же из дому убежал. Больше ничего про него не слыхать…

– А в каком году это было? – спросил Фома Фомич, особо не рассчитывая, что старуха назовет год, и был приятно удивлен ее памяти.

– В одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом, в декабре, зимний он, а зимние, они завсегда живучей, чем летние, в них, правда, и жестокости поболее…

– Значит, у Глафиры есть сын. Интересно, интересно… – не слушая старуху, проговорил себе под нос фон Шпинне.

Уже стоя в дверях, начальник сыскной вдруг спросил:

– А скажите, бабка Щетиниха, отчего у вас борода?

– Интересно?

– Да я, если правду сказать, раньше бородатых женщине не видел, слыхать слыхал, а вот так, чтобы вживую, – нет. Мне почему-то казалось, что это все вранье, что люди это придумывают, чтобы доверчивых на ярмарках обманывать.

– Ну, теперь-то понимаешь, что не вранье, что бородатые женщины существуют?

– Теперь понимаю, потому что вижу воочию. И все же, отчего она у вас?

– Да грех на мне…

– Какой?

– А ты не торопись, присядь, я тебе и расскажу…

Фома Фомич снова вернулся и сел на стул, в этот раз он поставил его ближе к кровати.

– Я когда еще девочкой была, сколько мне там, восемь, ну, может быть, девять лет… Вот мать мне и говорит: «Груня, – это меня так зовут, звали когда-то, так вот она мне и говорит: – Груня, когда будешь в церкви, не входи в алтарь…» Я ее спрашиваю: «А почему нельзя в алтарь входить?» Она мне со смехом отвечает: «Потому что у тебя вырастут усы, а девочка с усами – это некрасиво». Другим моим сверстницам родители то же самое говорили, застращали их, они и думать забыли, чтобы в алтарь входить. А у меня все по-другому, не могу забыть. С каждым днем все пуще и пуще в алтарь войти охота да посмотреть, что там такое, почему туда нельзя, верно, это что-то необычное. И точно бес в меня вселился: сходи да сходи. Вот я во время пасхальной всенощной, меня мать всегда с собой брала, взяла и, улучив момент, вошла туда, а еще… – старуха замолчала и, пригладив рукой бороду, добавила: – Признаюсь вам, плюнула там, в алтаре, да и не на пол, а на святой престол. Не знаю, почему так сделала, вроде кто-то меня принудил! – У старухи на глазах появились слезы. – Вот сейчас, перед смертью, все думаю, простит меня за это Бог или не простит, ведь я уже наказана. Это ведь поэтому-то у меня борода выросла.

– Потому что в алтарь вошли?

– Да! И за то, что плюнула. Как вы думаете, простит меня Бог или нет? – неожиданно спросила бабка Щетиниха у фон Шпинне. Признаться, он подобного вопроса не ожидал.

– Думаю, что он вас уже простил, раз позволил новую жизнь принимать, – ответил Фома Фомич.

– Спасибо вам на добром слове! – вытирая глаза краем одеяла, проговорила старуха. – Дай вам Бог здоровья! Я вам вот что хочу напоследок сказать, мне про то, что Глафиру отравили, ничего не известно, однако слыхала я про то, что и родители ее не своей смертью умерли. Еще я слыхала, будто бы какой-то человек ходил к Манефе Шептуновой и купил у нее отраву сильную…

– А кто такая Манефа Шептунова?

– Знахарка наша местная. Если попросят, то и поворожить может, заговор там какой или приворот…

– Она жива?

– Эта никогда не умрет, она вечная…

– Да, дивные здесь у вас, в Сорокопуте, дела вершатся, дивные!

– А это не только у нас. Дивные дела везде вершатся, где люди живут. Поначалу-то оно не видно, а ежели приглядеться, то страхов везде много. Деревня – одна улица кривая, а ведь и там страхи живут. И почти всегда причиной этих страхов являются люди, ну, то есть мы с вами… Так что вы сходите к Манефе, если вам это интересно. Может, она что про смерть Глафиры скажет…



Глава 30 Спаренный кистень