Кроваво-красный (СИ)

 Терис подавила тяжелый вздох и отложила косточку в сторону, склоняясь над остальными и пытаясь сложить их во что-нибудь. Очень давно у нее были белые камешки, которые она собрала на побережье около Анвила. Маленькие гладкие камешки, пахнущие солью, водорослями и теплом солнца, которые она подолгу рассматривала и любила складывать из них что-то, сидя на полу дома уже в Кватче. Она сжимала их в руке, когда ее нашли среди сгоревших домов в густой темноте переулка, нашел священник с добрыми голубыми глазами и женщина с наполовину обожженным лицом, ссутуленная под тяжестью закопченной кирасы с едва различимым гербом, хранящим очертания черной волчьей головы. Эти же камешки привычной теплой округлой тяжестью лежали в ладони те несколько дней, которые выжившие провели в часовне, были с ней и потом. Она ухитрилась сохранить их до самого приюта, пока там кто-то из ребят не выбил их из руки, откинув в черную воду заболоченного пруда, который никогда ничего не возвращал.

 — Почти правильно. — Спикер неслышно оказался рядом и поменял пару костей местами, — А это уже вообще не пальцы руки.

 Терис поспешно отложила в сторону часть костей, своей формой вновь напомнивших те гладкие обкатанные морским прибоем камни, и отодвинулась, оставляя остальную часть скелета на суд Лашанса. К счастью, какие-то кости, сломанные ударом бревна, она уже успела склеить и разложить на столе; казалось, что даже правильно, во всяком случае, смотрелись они на своем месте. В глазах Спикера, сменив непроницаемость, мелькнуло удрученное выражение, от которого Терис захотелось провалиться под землю, но глубже было некуда: они и без того находились на нижних ярусах подземелий, переходящих в природные пещеры.

 — Сними с огня зелье, если кипит. — произнесенная ровным тоном фраза заменила собой все, что, видимо, хотел сказать Люсьен Лашанс, перебирая заново ногу скелета, и Терис, втянув голову в плечи, переместилась к дальнему столу, блестящему в полумраке множеством колб, реторт, перегонных кубов и выстроенных рядами пробирок. Полукровка с любопытством оглядела их, подавив в себе желание потрогать, напомнившее вдруг о старых, надолго забытых планах заняться алхимией. Найти постоянное жилье, обустроить лабораторию... Наверное, именно лаборатория была бы основным смыслом искать дом, а не стремление жить спокойно, как советовала Россан.

 Зеленоватая жидкость забурлила, нагреваясь над огоньком толстой свечи, и с оглушительным в тишине лаборатории шипением поднялась над краем колбы. Рука молниеносно схватила ее и успела поставить на стол, когда зелье плеснуло на пальцы, обжигая болью и шипя на беспалой перчатке. Терис вскрикнула, отшатнувшись, врезалась спиной в колонну и с громкими проклятиями содрала с руки перчатку вместе с обожженным лоскутом кожи. Покрасневшие пальцы наливались и пульсировали болью, отблескивавшая лишенным кожи мясом горела ладонь, и, что было хуже, за спиной стоял Спикер, созерцавший всю эту картину, а заодно слышавший все выражения, вырвавшиеся у полукровки за последние полминуты. Выражения были почерпнуты в приюте у старших ребят, подобранных на улицах и вытащенных из воровских притонов Бравилла, в этих самых притонах, где приходилось бывать позже, в тавернах у головорезов и воров, а часть из них родилась спонтанно, когда перчатка начала пригорать к ладони. Терис зажмурилась, опуская горящие огнем уши и жалея, что не может стать совсем незаметной.

 — Что ждешь, лечи, пока вся кожа не слезла. — голос был лишен злости, но прозвучавшие в нем нотки обреченности добили хуже, как и то, что единственное взятое с собой зелье оставалось в сумке.

 — Я сейчас... — ссутулившись, Терис хотела пробраться к двери, но рука Спикера остановила, поймав за плечо.

 — Магией. — тон был спокоен, но не терпел возражений. Терис сжала зубы, давя в себе желание расплакаться от ощущения собственной глупости и беспомощности, и, собрав волю в кулак, выжала всю имевшуюся магию в крошечную голубоватую искру, блеснувшую на пальцах. Огонек скользнул по ожогу, принося секундное облегчение, и погас без надежды на возвращение.

 Одеревенев от ужаса, несколько бесконечно долгих мгновений Терис слушала звон тишины в ушах, и уже во второй раз за этот день ей стало казаться, что тишину нарушит только хруст ее собственной шеи. Первый догмат... Ассасин, не умеющий собрать скелет и залечить свою же рану, зато матерящийся как пьяный портовый грузчик — позор? Чутье, редко подводившее, упорно твердило, что позор, причем настолько сильный, что она даже не будет сопротивляться...

 Когда на руку легло что-то остро пахнущее и густое, Терис рискнула приоткрыть один глаз. С удивлением для себя она обнаружила, что каким-то образом оказалась около стола, и теперь Люсьен Лашанс, хранящий несколько мрачное выражение лица, покрывает докрасна обожженную кисть чем-то темно-зеленым, густым и приятно холодящим кожу. Все-таки за скудные познания в области анатомии и бесконечно огромные — в области родной речи ее убивать не будут. Во всяком случае, сейчас.