Кровавобородый (СИ)

Шагая подле нее и слушая ее речи, Кили недоумевал, для чего она рассказывает ему это, неужели не понимает, что слушать ее больно? Матушка остановилась перед ним, глядя ему в глаза с настойчивой мольбой.

- Вот зачем брат мой пошел в Эребор, - сказала она тихо. - За собой.

- Он должен был пойти. За родным домом, за богатством нашего народа, - возразил на это Кили, лишь бы не дать ей задать готовый слететь с ее губ вопрос.

Взгляд матушки потемнел.

- Я слышала, как изменило его золото, и я знаю, что было причиной, - вымолвила она горько.

- Драконий недуг.

- Это только слова. Есть много недугов, да не всех они поражают. Любовь к золоту охватывает ослабевшее сердце, которое чужой любовью не ограждено. Брат мой много горя видел, много холода, а тепла слишком мало. Мне больно подумать, насколько же одинок он был, если поверил, что нет в нем ничего дорогого, кроме короны на его голове, что ничего не стоит меж ним и миром, кроме его золота, что оно одно ему дарит взаимность. Я виновата в этом. Я не знала, что же мне делать, и делала не то. Но больше этого не случится, не с тобой!

- Не случится, мне не нужно ни золота, ни чего еще!

Она преградила ему дорогу.

- Зачем ты идешь в Морию?

Кили отвел взгляд.

- Я прикажу очистить для тебя эту галерею, и ты снова сможешь гулять здесь, как тогда, и ждать, когда мы вернемся с победой, - сказал он как мог легко.

- Я прошу тебя, - вымолвила Дис еще тише, но оттого только сильнее гремело в словах ее чувство, - объясни мне, для чего ты отнимаешь единственное, что у меня есть. Я имею право знать!

Долго Кили молчал, не зная, как ответить, понимая, что отвечать и не хочет, потому что не может больше быть непонятым, а что она не поймет - это было ясно. Он сказал Даину, что тот не знает его, и то была правда, но вот другие знали его слишком хорошо, и это мешало. Балин и Двалин видели, как он рос, учили его всему, что ныне он знал и умел, к Ойну являлся он с разбитым носом и глазами в драчливой больной синеве, Бифуров деревянный клинок был первым, чем он с орками бился, когда те были всего лишь крапивой на дворе, и Бофур весело пугал их с Фили страшными сказками у небогатого своего очага. Они сами собрали его, как мозаику, делами своими и словами, а теперь он хотел совсем иным узором выложить свое лицо, но они не желали иным его видеть и понять его не желали тоже, слушали его, только чтобы спорить, чтобы самим говорить.

- Я хочу заслужить свою жизнь, - наконец ответил он, со злым свистом втянув воздух сквозь стиснутые зубы.

- Но она не тебе одному принадлежит!

- Мне принадлежит здесь все, - слова эти вырвались почти что рыком из его сдавленного судорогой сухой и внезапной ярости горла.

- Да чем же смерть тебе так люба? - воскликнула Дис. - Неужто думаешь, те, кто мертвы, этого и хотели? Ты можешь для них жить, сохранить их живыми в себе! Женись и дай сыну имя брата, храни и взращивай королевство, которое Торин мечтал возродить! Что им толку оттого, что и над тобой гробовые камни лягут?

- Они ни при чем здесь, - через силу вымолвил Кили и, не став ждать новых слов в ответ, бросился вон из хрустальной галереи с ее светотенью памяти и горя.

Для того, о чем Дис говорила, нужна была любовь, а любви он в себе не находил, ее не было больше, и смутно, но понимал он, что рад тому, рад свободе от желаний, от нужды в других, рад этой очищенной пустоте внутри себя. "Тебе нужно было хоть немного любви", вновь вспомнил он слова Нали и яростно поклялся отправить ее восвояси, если ей взбредет в голову и правда явиться сюда, чтобы идти в Морию.

Весь день разговор с матерью не оставлял его мыслей, и, остыв, Кили вспомнил то, как вел себя с ним Даин, да и все, кто был старше, кто знал его с детства, детства этого с ним не прожив. Да, они должны были ему подчиняться, но по-настоящему ему принадлежал только он сам, и вопреки тому, что сказал матери, он это понимал. Но корона не дает власть, так же как украшения не дают красоту - они лишь привлекают к той, что есть, внимание. И если есть у него какая-то власть, то он справится и без короны. Должен справиться.

Тем же вечером Кили позвал всех, умеющих держать в руках оружие, собраться в тронном зале. Слов, которые станет говорить им, он не готовил - попытался, но сразу же сдался, потерявшись в неопытном сумбуре своих мыслей - и когда нырнул в безбрежную выжидающую тишину полного зала, разум его вдруг прояснился, и сквозь сомнения, неуверенность и страх его слова пришли вдруг сами.