Кровавобородый (СИ)

Игра обратилась вдруг внезапно грянувшей ссорой, веселые голоса детей вспыхнули злостью, и, очнувшись от раздумий, Тауриэль обнаружила, что смотрит на уже опустевшее место - дети убежали. Остался только один - одна, девочка. Она сидела на земле и баюкала ушибленную или пораненную руку, и щеки у нее были мокрые. Мальчишки отчего-то рассорились с ней и оставили ее. Одну с ее болью. Внезапная острая жалость, почти страдание, пронзило Тауриэль. Она хотела было выйти из-за деревьев, но побоялась, что девочка испугается — отчего-то она была твердо уверенна, что ее должны пугаться.

Целительный попутный лист рост здесь всюду, он помог бы от ссадин и боли. Оказалось, девочка о том и сама знала - она обернула руку этими листьями, и хоть едва ли так уж больно до сих пор было, слезы ее все не утихали. Тауриэль вновь решилась было выйти, уже шагнула из-за деревьев, но тут остановил ее шум других шагов - вернулись двое мальчиков из тех, что играли здесь совсем недавно. Смущенно неловкие, они заговорили с девочкой, один с горячим старанием осмотрел ее руку, второй помог ей встать. И когда они спустя несколько мгновений прошли мимо прячущейся в зарослях Тауриэль, она увидела, что девочка улыбается. Хотя едва ли ей было уже совсем не больно.

Отвернувшись, Тауриэль продолжила путь, мыслями и пальцами то и дело возвращаясь к своему лицу. Порез на нем давно зажил, чуть видимой красной нитью прочерчивая кожу, давно перестал болеть, но она день и ночь ощущала его открытой раной, страшной, неспособной срастись. Так ли глубоко шла эта рана, или это она сама, своим отчаянием, своей обидой, точно ножом водила по этой царапине, вырезая на себе шрам как украшение, как хвастовство, как оправдание перед своим страхом?

В стороне осталась еще недавно отравленная тенью часть Лихолесья, где разрушенный оплот Некроманта обломанной стрелой разрывал зеленую лесную плоть, золотое облако Лотлориена по ту сторону Великой реки, дом Бурого мага. Тауриэль вышла к Старому броду, когда весна уже вступила в свои права, и юное светлое солнце тысячью искр пламенело на стремительной темной воде Великой реки. Мглистые горы поднимались впереди совсем уже близко. Лесная мантия стекала длинными складками с их каменных плеч, и Тауриэль со вздохом облегчения укрылась в привычной тени чужих теперь деревьев. То и дело встречались ей небольшие поселения у самого края лесов, и тогда она уходила дальше в чащу. Так было и в тот день.

На закате свет выманил ее из глубины шепчущих зеленых волн ближе к кромке леса, и, замедлив свои бегущие шаги, Тауриэль шла и смотрела на небо сквозь головокружительную высоту сосновых сводов, на косые лучи алого сияния меж бронзовыми колоннами стволов, тут и там вспыхивавшими золотыми смолистыми каплями. Смешок долетел до нее, погасший во внезапно слишком полной тишине, а затем тишина эта лопнула шорохом одежды, шепотом на два голоса и незнакомо-внятным звуком поцелуев. Призраком она натолкнулась на чужую жизнь и обрела вдруг плоть, широко распахнувшиеся глаза и бросившаяся в лицо кровь вдруг сделала ее неуклюже настоящей. Неловко запнувшись о корни и плечами цепляясь за деревья, Тауриэль метнулась назад в чащу, вспугнутая собственным шумом, как дикий маленький зверек. Увиденное жгуче жило под веками. У девушки было нарядное красное платье и кольца на пальцах, пальцах в темных волосах того, кого она целовала, и его вышитый плащ покрывал ее, как волна покрывает берег.

Откуда ей знать это, она никогда не видела море…

Бег вынес ее на поляну, и она долго стояла там, прижав к щекам ладони, и думала, думала… Она многое не видела, так же, как море, но знала, что это, так почему же сейчас оказалась так поймана врасплох? Теперь-то она слышала летящую по ветру музыку, чувствовала запахи дыма и меда, видела сквозь сплетение деревьев трепещущие огни - должно быть, сегодня здесь был праздник. Пир огненного света, в пламени небесных и земных костров. Было бы ложью думать, что никогда этот огонь ее не касался. Она помнила свой детский безраздельный восторг перед Владыкой Трандуилом и то, как в пылком безмолвном порыве она старалась во всем быть первой и лучшей, чтобы заслужить… что-то, прежде чем взросление остудило это смутное чувство и навсегда отделило в ней сердечный жар от благодарной любви воспитанницы к давшему ей приют и заботу. Всю ее жизнь рядом был Леголас, вечно верный друг, совсем будто бы брат ей, но волнующе чужой, красивый, как сталь и туман, и она любила его бесполой дружеской любовью, но знала, что порою оба они смотрят друг на друга и неуверенно ищут иное чувство, не зная даже, в самом ли деле хотят найти. И она рада была, что он молчал об этом - ведь иначе она не знала бы, что сказать в ответ. А…

С громким хлопаньем крыльев рванулась из зарослей перед нею птица, и Тауриэль очнулась. Заняв непослушные мысли словами песен, а когда те кончались - счетом собственных шагов, она продолжила путь.

***