Кровавое дело

Все, что касалось дочери Жака Бернье, должно было фатальным образом отражаться и на нем самом и причинять ему живейшее беспокойство.

При входе Сесиль Анджело поспешно встал, пошел навстречу и, взяв ее обе руки в свои, с выражением самого горячего участия проговорил:

— Как вы взволнованы, дорогое дитя! Что с вами?

— Я опять его видела! — воскликнула Сесиль, почти падая в подставленное кресло.

— Кого?

— Поля Дарнала!

Анджело нахмурился.

— Вы встретили этого негодяя на улице или он имел дерзость явиться к вам?

— Он был у меня.

— Когда?

— Час назад.

— Что же ему было нужно?

— Он явился с угрозой и оскорблениями… приходил меня упрекать за то, что он называет изменой… требовал ребенка, который должен родиться, в чем он ни на минуту не сомневается… напрасно я отрицала этот факт: он отказывается верить.

Сесиль повторила слово в слово, все, что говорилось между нею и молодым актером.

Пароли слушал с напряженным вниманием. Мрачный, гневный огонь горел в его глазах.

«Вот человек, который начинает становиться опасным… надо принять меры…» — думал он про себя.

— Что делать? — пробормотала Сесиль в испуге.

Итальянец настолько овладел собой, что лицо его немедленно прояснилось.

— Не беспокойтесь ни о чем, мое дорогое дитя, — проговорил он, — я все возьму на себя, но зато вы должны понять, насколько мне необходимо ускорить нашу свадьбу. Как только вы станете моей женой, вам уже нечего будет бояться, и я буду иметь полное и законное право просто-напросто пристрелить негодяя, если он еще посмеет угрожать вам. Успокойтесь же! Не буду думать теперь ни о чем, кроме нашего будущего счастья. Сделали ли вы все, как я вам советовал?

— Да. Мебель продана, а мои сундуки не замедлят прибыть сюда.

В эту минуту камердинер Анджело явился с докладом, что вещи mademoiselle Бернье доставили.

Итальянец отдал приказание перенести все в квартиру, предназначенную для молодой девушки, являющейся в глазах прислуги временной пансионеркой лечебницы, и сам отправился присутствовать при водворении на место Сесиль и Бригитты.

После обеда, за которым Сесиль сидела напротив доктора, последний сказал, что будет принужден выйти по делу, и девушка тотчас же после обеда отправилась к себе наверх.

Пароли ушел.

Он отослал свою карету и на площади Обсерватории сел в наемную. Карета эта привезла его на улицу де Курсель, где он заплатил кучеру и отослал его прочь.

«Никогда не мешает быть осторожным», — говорил он про себя, отворяя двери с улицы прямо в свою квартиру.

Он позаботился сохранить здесь те вещи, которые купил перед отъездом в Марсель.

Восемь дней путешествия и беспрерывной носки совершенно истрепали когда-то элегантный костюм. Анджело Пароли снял свои парадные одежды и облекся в полуистрепанное платье. Затем надел широкополую мягкую шляпу, обмотал шею большим кашне, совершенно закрывшим нижнюю часть лица, и положил в карман револьвер.

Он открыл тот самый ящик, из которого вынул утром бумаги и деньги, и взял оттуда единственный еще остававшийся там предмет.

То была маленькая записная книжечка из слоновой кости с двумя выпуклыми буквами «С» и «В» на наружной стороне переплета, начальными буквами имени и фамилии Сесиль Бернье.

Пароли положил книжечку в боковой карман своей визитки, а в бумажник сунул несколько банковских билетов в тысячу франков каждый. Затем вышел из дома, так что консьержка не заметила ни его прихода, ни ухода.

Глава XVII

ЗАПАДНЯ

Было восемь часов вечера.

Итальянец дошел до бульвара де Курсель, взял на тамошней бирже карету и велел ехать в противоположный конец Парижа, на улицу Монтрейль.

Почти в середине этой улицы, на большом дворе, окруженном громадными строениями, напоминавшими казармы и вмещавшими более трехсот жильцов, находится странное, оригинальное заведение под вывеской «Веселые стекольщики».

Это и виноторговля, и кафе, и ресторан, где можно получить блюдо за баснословную цену в двадцать пять сантимов.

Пять громадных мисок стоят на колоссальном очаге и кипят с утра до ночи, питая многочисленных жителей кишащего, как муравейник, квартала.

Внутри тянутся одна за другой три громадные комнаты, уставленные длиннейшими столами, за которыми могут разом поместиться человек двести обедающих.

Для людей, желающих быть как у себя дома, существуют отдельные комнаты, так же прокопченные и так же дурно освещаемые по вечерам мигающим газом, как и большие залы.

Днем тусклый, сумеречный свет проникает в комнаты через низенькие окна, украшенные клетчатыми, желтыми с красным, занавесками.

У непривычного посетителя при входе захватывает дух от страшного запаха пригорелого, прогорклого масла, сомнительной свежести говядины и едкого табачного дыма.

Эти испарения вызывают тошноту и головокружение у самых крепких людей, если только они не принадлежат к числу обычных посетителей «Веселых стекольщиков».

Контингент этого уголка остается почти неизменным и состоит из пьемонтцев, ломбардцев и тессинцев, населяющих этот квартал.