— Итак, вы вступаете в бой с правосудием, но знайте, что правосудие, имея на своей стороне истину, одержит победу.
— О, что касается этого, я не верю…
— Мы вас победим посредством признаний вашей соучастницы.
— Моей соучастницы? — повторил носильщик, думая, что бредит наяву.
— Да, той женщины, которая вам приказала действовать и заплатила за преступление; ее имя — Анжель Бернье. Неужели вы скажете, что и ее не знаете?
— Разумеется, скажу! Не знаю ни Анжель Бернье, ни Жака Бернье.
— В каком отеле вы останавливались в Марселе?
— В «Алжире».
— Лжете!
— Если не там, то где же?
— В отеле «Босежур».
— Сведите меня на очную ставку с содержателем этого отеля, и тогда увидите, узнает ли он меня. Я требую следствия!…
— Оно уже произведено, и все улики против вас.
— Господин судья, если я такой злодей, пусть меня сейчас же зарежут.
— Знаете ли вы это? — продолжал господин де Жеврэ, показывая Оскару обломок синего карандаша.
— Это кусочек карандаша…
— Который принадлежал вам?
— Нет, господин судья.
Следователь вынул из ящика распечатанное письмо, потерянное Сесиль, и сказал:
— Неужели вы отопретесь, что обладали этим письмом и подчеркнули карандашом главные фразы, именно те, которыми руководствовались в выполнении преступления?
— Не признаюсь и буду отпираться даже под топором палача.
— Вы все еще отказываетесь указать ваше место жительства?
— Нет, черт возьми! Я не отказываюсь!… Обвинение в убийстве! Ничего хуже этого не может со мной случиться! Идите в мою квартиру, вы этим доставите мне удовольствие! Идите, господин судья, и допросите хозяина. Он вам ответит, что я у него с двенадцатого декабря, то есть со дня моего приезда в Париж, и прописался не под вымышленной фамилией. Я ничего не боюсь, как видите!
— Говорите же, наконец, ваш адрес!
— Бульвар Батиньоль, в «Petit-Hotel».
Письмоводитель записывал все показания Оскара Риго. Затем господин Жеврэ приказал двум полицейским:
— Отведите этого человека в префектуру и поместите в одиночную камеру.
Носильщик вышел из кабинета с низко опущенной головой и искаженной физиономией. Его беспокойство переходило в отчаяние. Господин де Жеврэ, оставшись с начальником сыскной полиции, сказал:
— Я велю подать две кареты: в одну сядем мы с вами, а в другую — два агента и поедем для осмотра квартиры в «Petit-Hotel на бульваре Батиньоль.
— Позвольте вас спросить, как вы думаете поступить с Анжель Бернье? Она с дочерью возвращается в Париж сегодня!
— Я отдам приказ ее арестовать, но спешить незачем.
Следователя перебили докладом, что кареты поданы.
— Поедемте, по дороге заедем в префектуру за вашими агентами.
Эмме-Розе становилось все лучше и лучше, и потому ничто не мешало матери и дочери уехать. Они собирались отправиться на одном поезде с Рене. Молодой человек займет место радом с ними и будет их кавалером до самого Парижа.
Как редко случается, все произошло так, как было предположено, и в назначенный час все трое уехали. Их провожали господин Дарвиль и доктор, ушедшие с вокзала только после отхода поезда. Анжель горячо благодарила их за нежные заботы и радушное гостеприимство.
В одиннадцать часов утра поезд прибыл в Париж. Тряска в пути чрезвычайно неприятно подействовала на девушку. Через полчаса езды у нее уже возникла сильная головная боль, и в то же время ей казалось, что нечто вроде вуали застилает ей глаза.
Анжель, напуганная болезненным состоянием дочери, не в состоянии была заниматься своим спутником. Однако, когда до Парижа оставалась только одна станция, она сказала:
— Мы скоро расстанемся, monsieur Дарвиль. Позвольте вас поблагодарить еще раз от всего сердца за спасение моей крошки. Вы знаете мой адрес: улица Дам, 110. Если занятия вам не помешают, приходите повидаться — я буду очень рада…
Рене Дарвиль с живостью ответил:
— Сочту своим долгом навестить mademoiselle Эмму-Розу.
Молодая девушка протянула ему руку.
— А вы нам сообщите, как поживает ваш друг господин Леон, не правда ли? — спросила она со слабой улыбкой.
— Обещаю вам.
— Не приедет ли он в Париж?
— Да, на этих днях.
— Вы его приведете к нам?
— Он не нуждается во мне, чтобы узнать дорогу к вашему дому.
Анжель поспешила прервать не нравившийся ей разговор.
— Не разговаривай больше, милочка, — сказала она, — ты утомляешь себя, и голова разболится.
Эмма-Роза послушалась, и ее слабая красивая головка прижалась к спинке дивана, а глаза закрылись.
Прошло десять минут, и поезд остановился. Рене Дарвилю пришлось заняться своим багажом, довольно объемистым, так как мать снабдила его несколькими ящиками, зная, что у него будет собственная квартира, а не номер в гостинице.
Но он все-таки сперва проводил madame Анжель и ее дочь до кареты. Обменявшись несколькими дружескими пожеланиями, они распрощались. Глядя вслед ему, Эмма-Роза проронила две слезинки. Она думала о Леоне, и ее сердечко тоскливо сжималось. Ей казалось, что, расставаясь с другом Леона, она расстается с самим Леоном, и не на время, а навсегда, Анжель не спускала глаз с дочери и заметила эти слезы. Поняв их причину, она сама загрустила.