Кровавые Ангелы: Омнибус

— Третья сила?

Он моргнул Солусу, в искусственном голосе Идеона слышалось веселье.

— Неожиданная удача! Рука Сангвиния защищает нас…

— Но мы не можем просто игнорировать линейный корабль хаоса! — Вскрикнул Солус. — Это наш долг…

— Ты смеешь говорить со мной о долге? — Рявкнул Идеон, его голос прогремел над кельями мостика подобно грому.

— Со мной, кто служил ордену двести лет, не вставая с этого самого трона? — С низким рокотом падали слова капитана. — Знай, мой заблудший боевой брат, когда судьба сдает тебе карту-таро — руку с клинками, используй ее. Ты знаешь клятву, которую мы принесли.

Солус механически и на автомате повторил литанию.

— За корабль, орден, примарха и Императора.

— Да, и когда "Мизерикордия" враг Императора, "Европа" враг нашему примарху и нашему ордену. И истребление Мефистона первоочередная задача.

В ответ на ментальную команду, пикт-экраны станции Солуса моргнули, выводя изображения битвы на Сабиене со сканеров дальнего действия.

— Тебе нужно только взглянуть на разворачивающуюся под нами битву, чтоб узнать правду.

— "Мизерикордия" открыла огонь, — сказал сервитор контроля, — пустотные щиты "Европы" держаться.

— Давайте покажем этим совращенным глупцам как это делается, а? — Сказал Идеон. — По моему приказу, навести орудия на "Европу" и открыть огонь.

Солус смутился.

— Ты понял мой приказ, Солус?

В голосе капитана отчетливо слышалось острое как лезвие предостережение.

— Открыть огонь, — потухшим и лишенным тонов голосом сказал Солус.

ПЛОЩАДЬ была адским котлом, когда посреди щебенки и камней столкнулись силуэты в оттенках красного. Тысячная армия илотов Аркио в своих терракотовых робах и преданные космодесантники, которые дрались вместе с ними, налетели на Кровавых Ангелов Мефистона, и все вместе они стреляли и рубили Несущих Слово, роившихся на разбитой арене. Там не было плана битвы, не было точной тактики, чтоб окружить и сразить врага — вместо этого, каждая сторона была втянута в ужасно изнуряющую рукопашную схватку. Площадь наполнилась выстрелами и криками, когда люди и предатели сошлись вместе чтоб убивать или быть убитыми.

В гуще боя Рафен был водоворотом разрушения, силовой меч раскалился в его руке, когда он разрубал на части фанатиков и вскрывал десантников Хаоса. В равной мере, темное очарование битвы было возбуждающим и отталкивающим, обжигающий поток адреналина с призрачной нежностью захлестнул его. Неистовая битва уже захватила треснутые и разрушенные стены площади и окружающие улицы. Некоторые воины Мефистона — ветераны-штурмовики, в своих характерных шлемах желтого цвета солнечных лучей — взлетели на своих прыжковых ранцах. У них было плазменное вооружение и огнеметы, они выискивали ракетчиков, все еще прятавшихся в руинах и окунали их в жидкое пламя. Ветер разносил запах жареного мяса и, похожий на хруст костей, треск сверхперегретого керамита.

Кинжалы и рабочий инструмент, превращенный в дубины, шумно застучали по силовой броне Рафена, когда группа воинов Аркио попыталась окружить его и повалить на землю. От их идиотизма Рафен грубо рассмеялся; он испытывал к этим глупцам жалость, они охотно верили фонтанирующему догмами Сахиилу. Быстрыми и экономичными движениями, он использовал каждую часть силового меча, чтоб разделаться с ними, ломая черепа тупым концом меча и эфесом, раскалывая туловища острой кромкой, разбивая грудные клетки шипастой гардой. Если эти имбецилы хотели умереть во имя их фальшивой мессии, тогда Рафен более чем охотно поможет им в этом.

Схватка то нарастала, то убывала, двигаясь подобно приливам океана. Топким болотом налетали на него фигуры, пресс из стали и плоти заставлял Рафена пошатываться. Где-то в гуще боя он потерял свой шлем. Несколько раз он был вынужден останавливаться и искать направление, и несколько раз он едва уводил смертельный удар от десантников из отряда Мефистона. Рафен уже удостоверился, что не допустит такую же ошибку, выжигая эмблему копья и ореола со своего наплечника отброшенным ручным огнеметом. Грязный, черный шрам от ожога на его боевой броне парадоксально заставил его почувствовать себя чище, как будто прикосновение горящего прометия выжгло порчу и развращенность Штеля.

С глухим звуком, ботинок Рафена звякнул обо что-то, и это привлекло его внимание. Там, у его ног, где пролитая кровь и серый дождь превратили сухую кирпичную пыль в дегтеобразную субстанцию, лежало тело в белом и красном керамите. Труп был втоптан в грязь, искореженный и разломанный паническим бегством илотов, но Рафен мгновенно его узнал.

— Сахиил…