Кровавые девы

Шагая за князем по тропинке, ведущей к дому, Эшер поскреб подбородок, заросший щетиной и до сих пор зудящий от гримировального лака (с бородкой на берлинский манер он распрощался, въехав в пределы России).

– И личность мистера Пламмера, полагаю, себя изжила. В Германии его разыскивают за убийство и шпионаж. Вы уж объясните Зуданевскому: теперь я – Жан-Пьер Филаре из Страсбурга…

– Думаю, его это не смутит. Давно ли вы в последний раз ели?

– Такое чувство, будто в тысяча девятьсот седьмом. Мне понадобится пистолет – желательно самозарядный, и подкрепиться бы чем-нибудь… не важно, что на кухне отыщется.

Миновав французские двери, Эшер остановился у письменного стола и бросил взгляд на газету, лежащую в уголке роскошной мозаичной столешницы из черного дерева.

«ЗВЕРСКОЕ УБИЙСТВО ДОКТОРА ИЗ КЛИНИКИ ДЛЯ БЕДНЯКОВ» – значилось крупными буквами над скверно отпечатанным фотопортретом доктора Бенедикта Тайса.

– Знаете, пистолета будет довольно, – решил он. – Бог с ней, с едой. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

Городской особняк Петрониллы Эренберг на Садовой во многом напоминал дом леди Ирен Итон, находившийся неподалеку, всего в нескольких улицах, а еще больше походил на нойеренфельдскую резиденцию Ла Эренберг. Роскошный, дорогой, он замыкал короткую шеренгу столь же роскошных и дорогих особняков без конюшен на заднем дворе. Резиденций для тех, кто не держит собственных выездов либо, бывая в Петербурге наездами, не желает попусту тратиться на содержание лошадей и штата постоянной прислуги. Временных пристанищ московских промышленников с деловыми связями в столице или пассий придворных и армейских чинов.

Небольшие калитки выходили в тихий переулок на задах особняков. Замок на номере 12 оказался неожиданно, не для задней калитки, дорогостоящим, но Эшер без труда перелез через забор. Узенький дворик, такой же как у леди Итон, содержали в порядке ровно настолько, чтоб не создавать впечатления неухоженности. Дорогая, несколько тяжеловесная обстановка верхних и нижних комнат выглядела гораздо эффектнее, стены украшали многочисленные гравюры – зачастую те же, что и в кельнском особняке… однако все это явно предназначалось лишь для того, чтоб засвидетельствовать факт: хозяйка, подобно другим, обыкновенным людям, живет в доме и спит на кровати.

Дверь склепа отыскалась в неглубоком подвале, за штабелем ящиков, и отодвинуть их в сторону удалось не без труда. Внизу царила обычная для петербургских подвалов сырость и слабая, но явственная вонь нечистот. Гроб на козлах оказался пустым.

Стоило Эшеру упруго спрыгнуть с задней калитки дома номер 12 и как ни в чем не бывало двинуться вдоль переулка назад, навстречу ему из-за угла выступил человек.

– Прошу вас, майн герр, десять тысяч извинений, – заговорил он, протянув к Эшеру руку.

На агента Охранки или санкт-петербургской полиции незнакомец не походил, и посему Эшер остановился. Незнакомец направился к нему. Походка кавалериста, хотя возраст – значительно за пятьдесят, кавалерийские баки серебрятся обильной сединой, ростом высок, худощав, довольно сутул; мешковатый, однако дорогой костюм точно так же, как костюм Эшера, измят в дороге, испачкан сажей из паровозной трубы…

– Умоляю, простите, – с церемонным поклоном продолжал германский джентльмен. – Я вовсе не из полиции. Вы спрыгнули в переулок вон с той калитки… а я разыскиваю даму, живущую в том самом доме, так как опасаюсь, что она в какой-то серьезной беде. Нет, я нескромных вопросов не задаю, но прошу, скажите, как джентльмен… в дом вы входили?

«Разумеется, нет! Кто я, по-вашему, взломщик?» – едва не отрезал Эшер, однако мольба в серых глазах незнакомца остановила его.

– Кого же именно вы разыскиваете, майн герр? – спросил он.

– Мадам Эренберг, – без промедления ответил германец. – Мою близкую… дорогую подругу. В воскресенье я получил телеграмму, изрядно меня ужаснувшую, но в полицию идти не хотел бы. О русской полиции рассказывают столько пугающего… Однако вчера вечером, прибыв в Петербург, я узнал, что врач, лечивший мадам от нервного заболевания, – тот самый, к кому мне следовало обратиться в первую очередь, – убит, а ее дом обнаружил запертым…

– Очевидно, – мягко перебил его Эшер, – я имею честь разговаривать с полковником Зергиусом фон Брюльсбуттелем?

– Именно так, – изумленно подняв брови, подтвердил фон Брюльсбуттель.

– Теперь он – вампир? – прошептала Лидия, едва в легкие, разгоняя туман в голове, вновь заструился воздух – сладкий, как тысяча поцелуев.

Открыть глаза по-прежнему не хватало сил, но это было не столь уж важно. В комнате, где Лидия пришла в чувство, царил непроглядный мрак, а еще она знала: Симон здесь, рядом.

Безупречно гладкие, словно у ангела из предыдущего сна, когти легонько коснулись ее щеки.

– Так и есть, госпожа.

– Простите…

Пальцы Лидии сомкнулись на его пальцах – тонких, сильных, таких знакомых…

«Только отчего-то теплее обычного», – подумалось ей.

Должно быть, ее собственные руки холодны будто лед, но тогда отчего ей сейчас, в полусне, так тепло?

– Простите меня. Выходит, он победил? Теперь он отправится к кайзеру и…