Кровавые девы

С ужасающей силой стиснув плечо Лидии, Тексель встряхнул ее и отшвырнул на пол. Казалось, его глаза, всего-навсего отражающие отсветы газового рожка за порогом, светятся в полутьме кельи сами собой. Пальцы его оказались тверды, как гранит, и в той же мере холодны, а взгляд словно пронизывал тонкую ткань сорочки насквозь. Однако теперь во взгляде немца не чувствовалось прежней омерзительной похоти: с угасанием жизни в теле все плотские желания сошли на нет.

Теперь его влекла ее кровь.

– Позови его, – велел он.

Лидия словно в оцепенении покачала головой, и Тексель, снова рывком подняв ее с пола, ткнул дулом пистолета ей в спину:

– Зови. Пули серебряные, но дыру в живом теле проделают не хуже, чем в мертвом.

С этим он поволок ее к двери. Коридор за порогом оказался узким, с низкими сводами, залитый лужами воды, исподволь проникающей во все петербургские подвалы без исключения. Навстречу пахнуло рекой, гнилью и нечистотами. Невдалеке, на полу, медленно растворялись в воде кровавые кляксы, цепочкой тянувшиеся в темноту.

– Если пули серебряные, он, скорее всего, без сознания, – с трудом проговорила Лидия. – Так действует на них серебро.

Звериный блеск глаз, поворот головы – все это свидетельствовало, что ему неизвестно, правду она говорит или нет.

«Значит, Симон не ошибся. Петронилла – единственная из вампиров, с кем он разговаривал об их особенностях… и, вероятно, не услышал от нее ни слова правды. “Мы, знаете ли, существа вероломные…” А идти следом за Симоном в темноту ему страшно».

Поразмыслив, Тексель втолкнул ее назад в келью и захлопнул дверь. Услышав скрежет ключа в замке – надо полагать, тоже серебряном, – Лидия вспомнила о сыворотке, изготовленной доктором Тайсом и, очевидно, принятой Текселем в недавнее время.

«Что бы Симон ни говорил, вампира кайзер заполучил. Джейми…»

Потянувшись мыслями к мужу, она без сил опустилась на отсыревший пол.

«Джейми, будь осторожен…»

Глава двадцать седьмая

– С мадам Эренберг я познакомился в Берлине три года назад.

Откинувшись на подушки кеба, тряско катившего по Садовой, к реке, фон Брюльсбуттель сцепил длинные, узловатые пальцы на костлявом колене.

– В Опере, – продолжал он. – Она приехала на представление одна, и я пригласил ее к себе в ложу – прошу, поймите, не из каких-либо непристойных побуждений, но опасаясь, что ей одиноко. Дама в трауре, рядом ни сына, ни брата, ни подруги… Она призналась, что почти утратила интерес к музыке, хотя когда-то очень ее любила, а я пригласил ее составить мне компанию спустя неделю… С этого и началась наша дружба.

«Дружба ли?» – подумалось Эшеру. А может, просто соблазн? По словам Исидро, вампиры практиковались в оном при всякой возможности, а возможность для Долгой Игры, как ее называли порой, им выпадала нечасто. Месяцы обольщения, роскошных ужинов, встреч на балах… Создание подобия романтических отношений, сближение с жертвой (таким же манером Якоба из Кельна старалась поближе познакомиться с Эшером) – и все для того, чтоб усилить наслаждение итоговым убийством. Чтобы дополнить изысканный вкус отчаяния перед лицом гибели «ноткой» смятения, обиды, обманутых ожиданий.

Возможно, так оно все и началось. Чаще всего вампиры питаются неимущими, теми, кого не хватятся родственники, и это одна из причин, в силу коей хозяева столь ревностно оберегают свои угодья от чужаков. Долгая Игра – драгоценность, лакомство исключительной редкости: позволив его себе лишний раз, подвергнешь опасности все гнездо.

И, разумеется, питая особое пристрастие к сей особой игре, Петронилла Эренберг вполне могла тайком покидать свою территорию, чтоб поохотиться где-либо еще… к примеру, в Берлине.

– Она сказала, что страдает нервной болезнью, из-за которой не переносит солнечного света, – продолжал знатный немец. – Мне ее стало безмерно жаль: ведь подобный изъян лишил ее почти всех человеческих радостей. Когда она приезжала в Берлин – сама-то она из Кельна, – я делал все, что мог, дабы недуг доставлял ей как можно меньше неудобств, а кроме того, между нами завязалась переписка. Незадолго до этого я вышел в отставку и сам только-только начал заново привыкать к радостям частной, гражданской жизни…

Эшер взглянул на его пальцы. След обручального кольца на загорелой коже был едва виден – и то лишь благодаря яркому послеобеденному солнцу за окном кеба. С тех пор как кольцо сняли, прошло по крайней мере пять лет, и кто знает, за сколько лет до этого ушла из жизни его жена? Разводов прусские юнкеры, как известно, не признают.

– Я, – не слишком уверенно продолжал отставной полковник, – посоветовал ей ряд специалистов по нервным заболеваниям, как германских, так и практикующих за рубежом. Хворь хворью, но это еще не значит, что тут никто ничем не поможет! За последнее десятилетие медицинская наука ушла далеко вперед. Поначалу она, очевидно, считала свою болезнь неизлечимой, но я уговорил ее не падать духом. Конечно, я любил бы ее…

Признавшись в этом, Брюльсбуттель осекся и слегка покраснел.