Кровавые девы

Исидро покинул их купе первого класса незадолго до приезда в Берлин – к тому времени уже стемнело, и поезд на полной скорости мчался через угрюмое безлюдье прусских сосновых лесов и крохотные серые хутора. В следующий раз Эшер увидел его уже после того, как на наемном извозчике добрался от Потсдамского вокзала на Кёнингсграцештрассе до вокзала Штеттинер на другом берегу реки, подождал, пока закончится проверка документов, и сел в ночной поезд на Петербург. Когда состав отошел от платформы, вампир молча зашел в купе с выпуском «Ле Темпс» в руках.

- Хозяин Берлина знает о вашем приезде? – Эшер отложил номер «Норддойче Альгемайне Цайтунг», который до этого читал, и вспомнил хозяев других городов, с которыми ему довелось встретиться: хрупкую порочную женщину, правившую парижским гнездом, и темную пугающую тень, от которой ему едва удалось ускользнуть в Вене.

Бледный кошмар из Константинополя, который до сих пор являлся ему во сне.

По сравнению с ними случайная встреча со служащими Auswärtiges Amt, которые могли вспомнить его лицо, казалась всего лишь досадным осложнением.

- Я ни с кем не разговаривал, - Исидро перевернул страницу. – А так как я не настолько глуп, чтобы охотиться на чужой территории, хозяин Берлина оставил мой приезд без внимания. Насколько мне известно, он, подобно пауку, сидит в своей пещере и выходит только в том случае, если что-то привлечет его взгляд. Все знают, что делать этого не следует. Я не ощутил его заинтересованности.

Он сложил газету.

- А ваша петербургская знакомая? – Эшер долго колебался, прежде чем задать этот вопрос. Говорят ли мертвым слова утешения? – Когда мы приедем в город, сможете ли вы позвать ее через сон? Узнать, что с ней случилось и почему она не ответила?

Исидро молчал так долго, что знай Эшер вампира чуть хуже, он принял бы подобное отсутствие реакции за оскорбление. Дон Симон смаковал газетные статьи, как сабайон[5] в «Савойе» - он поглощал их с медлительной изящной чувственностью, словно пробуя на вкус умы и сердца тех, чьи рассказы он вбирал в себя. Наконец он ответил:

- Я не знаю.

- Значит, во время вашего общения в Англии она еще не была вампиром?

- Нет.

- И она – не ваш птенец?

Исидро на мгновение поднял взгляд, и Эшеру показалось – на кратчайший миг, равный одному взмаху крыла Ангела Смерти, - что вампир ответит ему. Но тот лишь повторил:

- Нет, - и голос его был холоден, как льды севера.

«Значит, нам самим придется узнавать, кто именно из немецких ученых сотрудничает с бессмертными, - подумал Эшер. – А также как далеко зашло их сотрудничество, и в каком направлении».

Несколькими часами позже, когда тьма по-прежнему окутывала прибалтийские леса, Исидро вручил Эшеру записку с двумя адресами и платежное поручение на пять тысяч франков, выписанное на банк «Лионский кредит», после чего снова молча выскользнул в коридор.

Стрелки часов показывали без пяти восемь, когда Эшер сошел с поезда на Варшавском вокзале, название которого порою сбивало путешественников с толку. На утренних улицах российской столицы все еще лежал грязный снег, в серо-стальных водах канала, протянувшегося под стенами унылых жилищ, покачивались куски льда. Извозчики и носильщики в тулупах грелись вокруг разведенных на углах костров; от них пахло дымом, подгоревшим хлебом и сырой затхлой овчиной. Короткие отрывки разговоров на русском, французском, немецком и польском облачками плыли над спешащими вдоль платформ людьми в бесформенных зимних одеждах, и Эшер ощутил короткий всплеск странного возбуждения, которое только наполовину было страхом.

Заграница.

Здесь любая мелочь привлекала к себе внимание, все цвета были яркими, а в воздухе пахло опасностью. Здесь каждый звук имел значение, а кровь в венах казалась наэлектризованной – вот только на самом деле, с тоской подумал Эшер, в кровь поступал адреналин, что, как пояснила ему Лидия, было обычной реакцией организма на стресс.

Он вспомнил, каково это – чувствовать, что ты в Загранице.