Кровавые слезы Украины

Сентябрьскими лунными ночами на выбранных картофельных полях и огородах он находил остатки этого второго хлеба полещуков – небрежно оставленные на земле клубни. Несколько выходов – и почти мешок бульбы стоял в запаснике его укрытия. В сторонке покоилась морковка, таким же образом добытая и присыпанная желтым крупнозернистым песком, принесенным от приречной косы. Он умудрялся даже варить картофельные супы, зажаривая в чугунке, найденном, при одной из очередных вылазок, на пепелище сгоревшей хуторской хаты.

Мысли его, конечно, тревожила зима. «Сумею ли я выжить? Если да – то я герой!» – задавал себе непростой вопрос и тут же на него бахвальски отвечал.

За несколько дней «схронного прозябания» он изготовил фугас из небольшой неразорвавшейся авиабомбы. Сходил в разведку, найдя эту самую госпитальную хату. Находясь вблизи нее, он тщательно изучил обстановку и вероятные подходы к оуновскому лазарету, куда периодически привозили на подводах раненых и увозили выздоравливающих.

«Со стороны ворот, подойти опасно – можно наткнуться на «скорую помощь», – рассуждал Сашко. – Значит, только один вариант приближения к лазарету пригоден».

Операцию по незаметному подходу к объекту подрыва в селе Переброд можно было проводить исключительно лишь из небольшого густо поросшего кустарника бузины, почти вплотную примыкавшего к восточной стене хаты.

Эта рекогносцировка перед операцией убедила Александра, что удача будет обеспечена, если он донесет в целости и сохранности свою нелегкую адскую машину и положит под стену бревенчатого дома, побеленного густым раствором извести…

Передохнув несколько суток на своей болотной стоянке, юный мститель октябрьской ненастной ночью отправился на выполнение своего задания. Он шел осторожно, крался как зверь в охоте, издалека увидев свою жертву. Быстро дойдя до объекта операции, Сашко обратил внимание на некоторую оживленность возле входа в «шпиталь» – так называли его местные жители.

У ворот стояли две фурманки, с которых на носилках люди с автоматами на груди занесли четверых раненых, а трое, очевидно, выздоровевших взгромоздились на первую телегу, и она, прогромыхав на неровностях проселочной дороги, быстро растаяла во мраке ночи.

«Везунчики», – иронически заметил про себя Сашко. – А этим четверым придется исповедоваться на небесах».

Когда все улеглось, стало ясно: все заполнены «палаты», и «шпиталь» укомплектован полностью. А еще партизан-одиночка заметил, что две женщины – то ли врачи, то ли медсестры – отправились на отдых, не дожидаясь прихода смены медперсонала.

Сашко незаметно выполз из кустарника и заложил фугас. Теперь он не стал устраивать НП и ожидать взрыва. Паренек твердо знал, что его бомба взорвется минут через тридцать или сорок под воздействием химического взрывателя. Поэтому он спокойно двинулся знакомой ему тропинкой в сторону от скорого диверсионно-террористического акта, который он окрестил как акт очередного возмездия.

«Не будет вам покоя, твари, на этой земле, пока я буду жив», – успокаивал себя такими словами Сашко. – Вы заслужили и земной, и небесной кары. Вам место в аду, а не в раю».

Прошло, может быть, чуть более получаса, как тишину осеннего леса разорвал сухой раскат разрыва авиабомбы, взрывная волна которой прошлась по верхушкам осин, отличавшихся по природе своей трепетным дрожанием листвы. Теперь она, эта листва в кронах, буквально зазвенела.

«Вот это взрыв! – обрадовался Сашко. – Значит, и на сей раз я все правильно сделал. Ура!»

Через минут десять-пятнадцать, выйдя на поляну, возвышавшуюся небольшой лесистой проплешиной над густо поросшим низкорослым сосняком, он оглянулся. Вся западная часть горизонта была окрашена полыхающими кроваво-грязными разводами, явно рисуемыми пламенем и дымами.

Несмотря на свершившееся отмщение, он шел, оглядываясь и проверяясь, пригибаясь от низких ветвей густого подлеска. Теперь субъекты мести были заслуженно повержены, и Сашко пробирался в свою берлогу с промысла, который не считал греховным. Шел, чутко прислушиваясь к каждому подозрительному звуку, к каждому шороху или треску ветки сухостоя. А слушать и слышать надо было эти звуки – они могли быть предательскими, и тогда он, как одинокий волк, мог – был бы загнан в мешок, отороченный красными флажками по периметру его странствия к своему биваку. Ему нельзя было попадаться за такую ограду – там его ждала неминуемая смерть. Лес в таких ситуациях не терпит суеты и спешки.

Хотелось поскорее вырваться из него и возвратиться в родное болото, незамерзающее даже зимой. Там, на островке его жизни, в обустроенной землянке он находил покой и безопасность. Теперь у него было чем защищаться в случае, если наведаются непрошеные гости.