КРОВАВЫЕ ЗЕМЛИ: Европа между Гитлером и Сталиным

Добровольное переселение переживших Холокост в Германию было не только грустной иронией – это было и самой поздней частью путешествия, вскрывающего ту ужасную политику, которой подвергались евреи и не только они. Евреи в лагерях для перемещенных лиц в Германии часто были жителями Западной и Центральной Польши, которые сбежали от немцев в 1939 году или были депортированы советским режимом в ГУЛАГ в 1940 году только затем, чтобы вернуться в послевоенную Польшу, где люди хотели оставить себе их собственность и обвиняли их лично в действиях советской власти. Быть евреем в послевоенной Польше было очень опасно, хотя не более, чем быть украинцем, немцем или поляком в антикоммунистическом подполье. Эти группы людей часто хотели остаться на своей родине. Однако у евреев была особая причина быть неуверенными в себе, находясь в собственной стране: три миллиона их собратьев только что были уничтожены в оккупированной Польше.

Отъезд польских евреев в Израиль и Соединенные Штаты сделал роль еврейских коммунистов в польской политике даже еще более заметной, чем если бы этого не произошло. Польский коммунистический режим столкнулся с двойной политической помехой: он не был национальным в геополитическом смысле, поскольку зависел от поддержки Москвы, и не был национальным в этническом смысле, поскольку некоторые из его выдающихся представителей были евреями (и эти люди во время войны находились в Советском Союзе)713.

Польские коммунисты еврейского происхождения могли быть у власти в 1949 году из-за международной политики начала Холодной войны в 1948 году. По причинам, никак не связанным с Польшей, но полностью связанным с крупным разрывом внутри коммунистического блока, Сталин летом 1948 года уделял больше внимания риску национализма большинства, чем риску еврейского «космополитизма» или «сионизма».

Поскольку Сталин пытался координировать и контролировать новую группу своих коммунистических союзников, идеологическая линия Москвы реагировала на кажущееся отсутствие лояльности в Восточной Европе. Как Сталин, должно быть, заметил, лидерам коммунистических режимов было значительно труднее следовать советской линии, чем лидерам коммунистических партий до войны: этим товарищам надо было заниматься реальным управлением внутри своих стран. Сталину также довелось приспособить свою идеологическую линию к реалиям американской мощи. Эти опасения вышли на передний план летом 1948 года, и тревога по поводу людей еврейского происходжения тотчас же отступила на второй план. Для Польши это было очень важно, поскольку позволяло коммунистам еврейского происхождения заручиться властью, а затем позаботиться о том, чтобы не было никакого антисемитского показательного процесса.

Летом 1948 года главным беспокойством для Сталина в Восточной Европе была коммунистическая Югославия. В этой важной балканской стране коммунизм предполагал восхищение Советским Союзом, но не зависимость от советской мощи. Тито (Иосиф Броз), лидер югославских коммунистов и югославских партизан, сумел взять власть без советской помощи. После войны Тито демонстрировал признаки независимости от Сталина во внешней политике. Он говорил о балканской федерации после того, как Сталин отказался от этой идеи. Он поддерживал коммунистических революционеров в соседней Греции – стране, которая, как Сталин считал, попала под сферу американского и британского влияния. Президент Гарри Трумэн ясно дал понять (в своей «доктрине», объявленной в марте 1947 года), что американцы готовы на определенные действия, чтобы предотвратить распространение коммунизма в Греции. Сталина больше заботила стабилизация его приобретений в Европе, чем дальнейшие революционные авантюры. Он явно полагал, что может свергнуть Тито и заменить его более сговорчивым югославским руководством714.

Раскол между Сталиным и Тито влиял на международный коммунизм. Независимая позиция Тито и последовавшее изгнание Югославии из Коминформа сделали его негативным примером «национального коммунизма». С апреля по сентябрь 1948 года сателлитным Москве режимам рекомендовалось озаботиться якобы опасностью национализма («правое отклонение» от партийной линии), а не (еврейской) космополитической опасностью («левое отклонение»). Когда польский генеральный секретарь Владислав Гомулка возразил этой линии, он открыл себя для обвинений в том, что он тоже олицетворяет национальную «девиацию». В июне 1948 года Андрей Жданов дал инструкции соперничающим польским коммунистам свергнуть Гомулку. Член польского Политбюро Якуб Берман согласился с тем, что польская Компартия страдает от национальной девиации. В августе того же года Гомулку убрали с поста генерального секретаря. В конце августа он был вынужден выступить с самокритикой перед собравшимся Центральным комитетом Польской партии715.