КРОВАВЫЕ ЗЕМЛИ: Европа между Гитлером и Сталиным

Гомулка вообще-то представлял национальный коммунизм, и польские товарищи еврейского происхождения были, наверное, правы, что боялись его. Он не был евреем (но у него была жена еврейка), и считалось, что он проявляет больше внимания к интересам поляков-неевреев, чем его товарищи. В отличие от Якуба Бермана и некоторых других ведущих коммунистов, он остался в Польше во время войны и поэтому был менее известен советскому руководству в Москве, чем те товарищи, которые сбежали в Советский Союз. Он, несомненно, извлек выгоду из национальных вопросов: он руководил двусторонними этническими чистками немцев и украинцев и нес личную ответственность за переселение поляков на западные «обретенные территории». Он пошел так далеко, что произнес речь перед Центральным комитетом, в которой критиковал определенные традиции польских левых за их несоразмерное внимание к евреям.

После своего падения Гомулка был замещен триумвиратом, состоящим из Болеслава Берута, Якуба Бермана и Хилари Минца (двое последних были еврейского происхождения). Новая польская троица пришла к власти как раз вовремя, чтобы избежать антисемитской операции в Польше. На их беду, линия из Москвы менялась именно в те недели, когда они пытались консолидировать свою позицию. Хотя правое отклонение все еще было возможно, самые явные сигналы Сталина осенью 1948 года касались роли евреев в коммунистических партиях Восточной Европы. Он ясно дал понять, что сионисты и космополиты больше не приветствуются. Возможно, чувствуя новое настроение, Гомулка обратился к Сталину в декабре: в польском партийном руководстве было слишком много «еврейских товарищей», которые «не чувствуют связи с польской нацией». Это, согласно утверждениям Гомулки, привело к отстраненности партии от польского общества и грозило привести к «национальному нигилизму»716.

Таким образом, 1949 год принес в Польшу определенный сорт сталинизма. У еврейских сталинистов была огромная власть, но они оказались между сталинским антисемитизмом Москвы и народным антисемитизмом в собственной стране. Ни тот, ни другой антисемитизм не был силен настолько, чтобы сделать их правление невозможным, но нужно было следить за тем, чтобы эти два вида антисемитизма не сошлись воедино. Еврейским коммунистам приходилось делать акцент на том, что их политическая идентификация с польской нацией столь сильна, что стирает их еврейское происхождение и исключает всякую возможность особой еврейской политики.

Поразительным примером этой тенденции было переписывание истории восстания в Варшавском гетто в 1943 году – самого большого примера еврейского сопротивления Холокосту – как польского национального бунта под предводительством коммунистов. Герш Смоляр, польско-еврейский коммунист, герой Минского гетто, теперь убирал все еврейское из еврейского сопротивления нацистам. Он описывал восстание в Варшавском гетто в обязательных идеологических терминах Жданова: внутри гетто существовали «два лагеря» – прогрессивный и реакционный. Те, кто говорил об Израиле, принадлежали теперь, как и тогда, к реакционному лагерю. Прогрессивными были коммунисты – именно они и сражались. Это было неимоверным искажением картины: коммунисты действительно поощряли вооруженное восстание в гетто, но у левых сионистов и «Бунда» было больше народной поддержки, а у правых сионистов – больше оружия. Смоляр обещал устроить репрессии еврейским политическим активистам, которые не приняли польского национального коммунизма: «И если среди нас найдутся люди, которые собираются зудеть, как мухи, о каких-то вроде бы более высоких и более неотъемлемых еврейских национальных целях, тогда мы устраним этих людей из нашего общества, подобно тому, как борцы гетто оттолкнули в сторону предателей и слабовольных»717.

Всякое сопротивление фашизму по определению осуществлялось под предводительством коммунистов; если его не возглавляли коммунисты, тогда это было не сопротивление. Историю восстания в Варшавском гетто 1943 года необходимо было переписать так, чтобы было ясно, что коммунисты возглавляли польских евреев, точно так же, как они якобы возглавляли польское антинацистсткое сопротивление в целом. В политически приемлемой истории Второй мировой войны сопротивление в гетто имело мало общего с массовым уничтожением евреев и много общего – с мужеством коммунистов. Этот фундаментальный сдвиг акцентов затмевал пережитое евреями за время войны, ибо Холокост стал не более чем частным случаем фашизма. И именно коммунисты еврейского происхождения должны были разработать и распространить эти ложные представления, чтобы их не обвинили в том, будто они преследуют еврейские, а не польские интересы. Чтобы выглядеть правдоподобными коммунистическими лидерами Польши, коммунистам еврейского происходения нужно было изъять из истории единственный и самый важный пример сопротивления нацистам, мотивированного не коммунистической идеологией, а еврейской. Наживку в политической ловушке Сталина оставил Гитлер718.