Кровавый источник

— А чему тут радоваться? У нас полный п… безвластие! Кривцуна, говорят, «тарелка» на х… унесла! Свидетели даже имеются! — И в трубке раздалось несвойственное ему ржание.

Круча подождал, когда тот перестанет смеяться, и спросил:

— Ты — все? Успокоился? А теперь слушай меня. Бери Шалуна и — ко мне.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Откуда вдруг такая спешка?

— Позже узнаешь. Сколько тебе дать на сборы?

— Через час буду у тебя.

— И не подъезжай к дому. Я вас подожду на перекрестке.

Больше сомнений быть не могло — босс «поставил» на войну.

— Давно бы так! — оценил этот шаг Череп.

«Видит Бог, я не хотел больше крови! — уговаривал себя Кручинин, намечая план операции. — Сегодня мы только осмотрим его владения — магазины, банки, рестораны. Шесть часов утра — подходящее для этого время. Черепа отправлю в Москву — пусть сделает то, что не успел сделать Ваня. Короче, обложим этого гада со всех сторон!»

Он незаметно, чтобы не разбудить жену и детей, выбрался из дома. С ночи выпал снег, и от этого на улице было светло. Но только на улице.

Он вышел за ворота, поеживаясь от холода, и побрел к перекрестку. В поселке — ни души, будто вымерло все. Он перешел дорогу и встал напротив своего дома, прислонившись спиной к полуобвалившемуся деревянному забору. Он вспомнил, кто живет за этим забором, — старый цыган, кормившийся сбором пустых бутылок. Ездил на своей дряхлой кобыле по дворам, звонил в колокольчик и истошно орал: «Бутилька! Беру бутилька!» «Где он? Не помер ли? Давно я его не видал. Раньше часто заходил лясы поточить. Ах, да! Нынче его охрана не пускает! Да и сам, наверно, не суется — видит, чем дело обернулось! Крут стал Федька — к нему не подступись!»

Федор Степанович закурил. От выехавшего из глубин памяти на дряхлой кобыле старика цыгана с колокольчиком на душе отлегло, потеплело.

«А не послать ли к чертовой бабушке весь этот цирк с его клоунами и акробатами?!» — пронеслась в голове у Кручи шальная мысль, но в конце улицы, там, где начинается цыганский поселок, уже сверкнули фары.

Он так и стоял, словно пригвожденный к полуобвалившемуся забору, когда они поравнялись с ним. Он узнал буденновские усы Шалуна и лошадиный профиль Черепа. Он не тронулся с места. У них тоже не было желания вылезать из машины.

— Такие люди — и без охраны! — еще успел поглумиться Череп.

И два автомата вскинулось к окнам машины.

— Сука ты поганая! — еще успел огрызнуться Круча. И от грохота выстрелов встрепенулись вороны, кое-где загорелся свет, в доме напротив заплакали дети.

Федор Степанович сделал три шага вперед, почему-то схватившись за живот, хотя не было на нем живого места и лицо уже превратилось в месиво. Он повалился на бок, и тогда автоматы смолкли.

Когда рассвело, белый снег под ним стал черным.

6

Елизаветинск

1996 год, весна

Она сразу же оказалась в просторном холле с полосатыми обоями, антикварным трюмо и бронзовым семисвечником. «А школьница-то неплохо устроилась!» — подумала Светлана.

Хозяйка квартиры встретила ее несколько растерянно. Вешала в стенной шкаф Светино пальто и дважды уронила.

— Ой, извините! Вы как сказали мне по телефону про Андрея, так у меня все из рук повалилось!

Лицо Кристины с первого взгляда показалось ей знакомым. «Где я могла ее видеть? В гости Андрей поэтесс не водил, и в цех поэтов меня никогда не тянуло! Может, в магазине? Денежки-то, как я погляжу, у нее водятся!»

Тем временем хозяйка провела ее в гостиную, сильно смахивающую на офисный кабинет, с кожаной мебелью и с картиной на стене. Они уселись, и тут Светлана хорошенько рассмотрела хозяйку на предмет украшений, но ничего особенного не углядела. Тонкие, длинные пальцы Кристины прекрасно обходились без благородных металлов. Мочки ушей, по-видимому, никогда не прокалывались. И только на изящной, высокой шее блестела золотая цепочка, исчезая под широкой черной футболкой с какими-то несуразными каракулями. «Банальный крестик! — решила про себя Светлана. — Вряд ли я видела ее в магазине, если, конечно, она не из тех дамочек, которые зашивают бриллианты в подушку!»

Они молчали с минуту, и тут вдруг Светлана поняла, что та рассматривает ее не менее внимательно, в особенности изумрудный гарнитур.

— Что будете пить? — прервала тягостное взаимное изучение хозяйка. — Чай? Кофе? Или что-нибудь покрепче?

— Что-нибудь покрепче.

— Джин? Виски? Коньяк?

— Виски.

— Тогда я сделаю со льдом. Хорошо? — И с этими словами она удалилась.

Светлана выложила на стол рукопись Андрея и хотела собраться с мыслями перед серьезным разговором, но ее отвлекли голоса в коридоре.