Читаем Кровавый источник полностью

Кровавый источник

За последний месяц совместного правления с Шалуном они сблизились настолько, что он осмелился задать вопрос Виталию: «Скажи хотя бы, где тело? Его надо похоронить по-людски». Виталий всячески открещивался: «Мы с Черепом Кручу убрали открыто, что мне Кривцун! Зачем его прятать?» И он был прав.

Тогда подозрения вновь пали на Стара. Но теперь он разбивал их в пух и прах. Володя видел, что и для Стара это загадка, на которую он ищет ответ, и тоже тщетно.

Не хватало еще только поверить в инопланетян!

— У нас с вами сегодня есть все шансы договориться и поставить точку. Мне, как и вам, надоела война. Я вынужден прятать маму, а ей не двадцать лет, чтобы подвергать ее таким испытаниям. Я не могу сделать и шагу без телохранителей. Поверьте, Владимир Евгеньевич, я не упырь какой-нибудь, чтобы жаждать крови. Я был простым бизнесменом, как и вы. Но ваш Кручинин обнаглел! И потом, убивать стариков — это тоже не наша практика. Вы представляете, до чего мы с вами так можем дойти?

Мишкольц тщательно пережевывал капусту и лишь изредка кивал. «Ах, какой гуманист! — смеялся он в душе. — Кто бы мог подумать? Прямо Лев Толстой! Ну, давай, давай, милый, пора бы уже поговорить о главном, а то все вокруг да около — Кривцун, старики, кровь… Сейчас слезу пустит!»

— Все, что вы говорите, уже не по адресу, — перебил его Володя. — В моей организации больше нет сторонников войны.

— Не зарекайтесь, Владимир Евгеньевич! Ой, не зарекайтесь! Такие люди есть в любой организации. И сюда я приехал, ни с кем не посоветовавшись, потому что не все разделяют мои мысли. Поэтому нам необходимо не просто договориться, но и связать себя по рукам и ногам, чтоб никому не повадно было!

Вот оно! Главное! Что ж, он давно готов к этому! Еще Кривцун в последнем их телефонном разговоре кое-что предрекал.

— Что вы имеете в виду, Дмитрий Сергеевич? Какие узы? У меня в деревне Храпуново, под Кинешмой, живет троюродная сестра — можем породниться.

И вновь — сначала засмеялись юркие глазки, а потом растянулись в улыбке губы.

— Ценю ваше остроумие. Но семейная жизнь — это не для меня. Холостяком родился — холостяком и помру! — И он вернулся к прежнему разговору: — Так вот, дорогой Владимир Евгеньевич, если я вернусь домой и скажу своим гаврикам — так, мол, и так, мир заключил, они поднимут меня на смех и, чего доброго, сместят! За что, скажут, боролись? И я должен буду чем-то заткнуть им рот.

— Думаю, что для такого крутого босса, как вы, заткнуть рот своим подчиненным большого труда не составит! — «Да хоть бы дерьмом собачьим!» — добавил про себя Мишкольц, но из дипломатических соображений вслух не произнес.

— Не так все просто, как вы это себе представляете. — Он будто съезжал на санках с горки и поднимался вновь, потому без конца застревал в сугробе, а ему хотелось ехать и ехать. — Мои люди жаждут контрибуции — и это справедливо, ведь не мы развязали войну.

Спорить можно было бесконечно, но спор привел бы только к новой крови.

— Что вы подразумеваете под контрибуцией?

— Я хочу иметь долю в вашем бизнесе, — до предела прояснил ситуацию Стар.

Об этом догадывались многие. И в первую очередь Круча, когда хотел назначить Мишкольца вместо себя. И можно было бы уже договориться тогда, и не было бы столько жертв. Но что-то удерживало его. И не зря. Ведь Кривцун исчез.

— Я предлагаю вам пятую часть, — огорошил Стародубцева Мишкольц. Тот ожидал чего угодно — отговорок типа «я и так беден» или «надо хорошенько все взвесить», — но такое молниеносное решение привело его в замешательство. Теперь он молчал, а Мишкольц напирал: — Но только пятую часть добычи. То есть каждый пятый «караван» — ваш. При этом вы не используете моих мастеров и не выходите на мой рынок сбыта!

Стародубцеву ничего не оставалось делать, кроме как столь же молниеносно согласиться. Правда, это не очень понравилось Володе.

Они ударили по рукам.

После заключения мира положение Мишкольца во главе организации упрочилось. Человек, способный на такой компромисс, вызывал уважение. Но по сути, если разобраться, сделка не так уж сильно ударила по карману Владимира Евгеньевича. Кручинину он платил гораздо больше — пятую часть с прибыли! Теперь же над ним никого не было — сам себе «крыша».

Вернувшись в свой номер, они «выстрелили» шампанским, выпили за процветание, за детей и просто за жизнь. Дали волю чувствам — болтали до самого вечера о живописи и поэзии.

И, уже укладываясь спать и погасив свет, Мишкольц вдруг спросил:

— А ты о чем говорил с этим криворотым?

— О чем мне с ним говорить?! — возмутился Балуев. — Он всю дорогу жрал и даже не смотрел в мою сторону, а взгляд тупой и отрешенный, как у носорога…