Кровавый источник

— Как видишь! Пожил до конца сессии. А потом и домой расхотелось ехать. Потом институт закончил. Издал несколько книжек. Вот так и живу. И не понимаю, то ли в самом деле мне счастье привалило… А может, все еще в той комнате лежу и это мне снится, после того как дверь заколотил?

— Да вроде не снится, — предположил Геннадий. — Иначе какого черта я затесался в твой сон?

— Эх, Гена, все на этом свете не зря. У каждого события своя мотивировка. Как в пьесе.

— Где же мотивировка того, что я тебе на голову свалился?

Он погладил свою роскошную бороду. Так, наверно, перед тем, как изречь истину, поступали мудрецы.

— Вот ты спрашиваешь: зачем хлопочу? А мне Кристина вчера позвонила — и я хожу сам не свой. Кулибина я почти не знал. Встречал раньше в клубе при университете. Лица совсем не помню. Не в этом дело. Даже не в том, талантлив он был или нет. Просто встала опять передо мной комната в общаге с этой жуткой «кинохроникой». Так уж оно устроено — поэты гибнут во все эпохи, отравляются первыми, как те молочные крысята в стенном шкафу. Чем больше в обществе отравы, тем выше смертность среди поэтов…

Он сам не заметил, как уснул под убаюкивающие речи мудреца. Проспал чуть больше часа и ничего не видел во сне, кроме пустоты.

Его разбудил запах блинов, которые пекла на кухне молодая жена мудреца. Истомин читал вслух своей драматургессе какие-то мемуары — развлекал ее.

Балуев незаметно, чтобы не нарушать семейной идиллии, проскользнул в ванную. Сполоснул холодной водой лицо. Человек в длинном пальто неотступно следовал за ним. «Мне бы еще один день, — досадовал Гена. — Съездить в Митино, поговорить со следователем».

Он сам недоумевал: откуда в нем такая страсть к расследованию? Может, от страха перед будущим? А может, оттого, что есть уже незначительные успехи? Или значительные? Вряд ли следователь Гришин располагает сведениями о человеке в длинном пальто.

Так же осторожно Геннадий вернулся в гостиную. Женя на кухне продолжал развлекать супругу. Она время от времени хихикала.

Балуев решительно придвинул к себе телефонный аппарат. Достал из кармана брюк скомканный листок и разгладил его. Минуту боролся с самим собой. Мишкольц вряд ли одобрил бы подобные поступки. Но сколько можно бездействовать? К черту Володину осторожность! Она, в конце концов, может погубить! Гена снял трубку.

Ему ответил приятный женский голос. Он попросил Илью Желудкова. Тот подошел не скоро — в трубке раздалось трескучее, раздраженное «да».

— Илья? — зачем-то уточнил Балуев. — С тобой говорит тот, кого ты хотел видеть в ресторане.

Парень на мгновение лишился дара речи, а потом спросил:

— Кто вам дал мой телефон? Конягина?

— Это уже не имеет значения. Обещаю тебе уничтожить его, как только мы переговорим.

— Нам не о чем говорить.

— Напрасно так думаешь. Я здесь по делу об убийстве Кулибина. И тебя это тоже касается, потому что ты и твои друзья несколько дней следили за ним.

— Сука! Почему я до сих пор не отрезал ей язык!

— Поздно пить боржоми, когда легкие провалились! — усмехнулся Балуев. — Но это, опять же, не имеет значения. Я не собираюсь сдавать тебя легавым. В мои планы также не входит выяснение отношений между нашими «фирмами». Я с тобой говорю по-дружески. Не правда ли?

— Че ты хочешь? — так же «по-дружески» спросил Илья.

— Я хочу знать, кто убил Кулибина. Для того я здесь.

— Ничем не могу помочь. Безнадежный случай, — как больному СПИДом, отрезал Желудков.

— Как же так, Илья? Вы ведь следили за ним? И у вас из-под носа…

— Какого черта я должен отчитываться! — перебил его тот. Видно, Гена наступил на любимую мозоль. — У меня есть свой босс!

— Хорошо. Тогда поговорим по-другому. У меня в руках листочек, исписанный крупным, детским почерком твоей подружки. Есть твой домашний адрес, телефон… У тебя, Илюша, могут возникнуть неприятности — не буду уточнять какие, фантазия у меня богатая. Перед ментами, может, ты и оправдаешься — чем черт не шутит! А вот оправдаешься ли перед своим любимым боссом? Никаких гарантий.

Парень смачно выругался, но деваться было некуда. Шантаж сработал на все сто. После того как Балуев поклялся уничтожить пресловутый листок, Илья рассказал:

— Какая там слежка! Одно название. Писака не вылазил из своей норы. Жил как монах. Один раз мы его пасли ночью. Он купил в киоске хлеб да кильку в томате — и опять в нору. Надоело нам такое дело. Мы ведь люди, в конце концов! Как раз в ночь убийства — кто же знал! — мы пошли с пацанами в кабак. Надо ведь расслабиться когда-нибудь! Верно говорю? Мы — в натуре — еще, как порядочные, вернулись потом, после кабака, под его окна. Свет горит, значит, писака жив-здоров. Ну, думаем, отправится он опять за килькой, а мы торчи тут всю ночь. Вот мы с братвой и решили отдохнуть — полагается ведь выходной? Верно говорю? Сняли девочек. А утром — на пост, как штык! Да уж некого было пасти. Рабочие пришли раньше нас. Вызвали лифт. Дверь отворяют, а там труп. К нашему приходу там уже менты вовсю орудовали.

— А тебе не кажется, что убийца следил за вами?