Кровавый кубок

Узнав о том, что своим нынешним положением он "обязан" юноше, почти мальчику, бывший дворецкий изрыгал страшные проклятия и угрозы в адрес Генри Уайтхола. Досталось и всем остальным: полицейским во главе с лейтенантом Вильерсом, столпившимся на крыльце слугам, узнавшим о ночном происшествии от Финча и Ингеса, и, разумеется, Гоблетсвортам — "этому мерзкому, ничтожному роду". Ленкс бушевал, как загнанный в ловушку зверь. Можно было подумать, что, потерпев поражение, он лишился разума. Наконец Вильерс, которому надоели эти бессмысленные вопли, велел бывшему дворецкому замолчать. Полисмены усадили Ленкса в полицейскую коляску.

В распоряжение Уайтхола был предоставлен экипаж Гоблетсвортов. Прощаясь с юным детективом, Роберт Гоблетсворт, несколько замявшись, поинтересовался об оплате. Генри решительно отклонил все разговоры о деньгах, сказав, что он вполне обеспеченный человек и в деньгах не нуждается; а расследованиями занимается из чистого интереса.

Эпилог

Пасмурным осенним днем в дверь дома, где жил Генри Уайтхол, постучал посыльный. Ворча что-то себе под нос, он втащил в дом довольно большую прямоугольной формы вещь, завернутую в бумагу. В ответ на вопрос открывшего ему Роджера что это и откуда, парень промолчал; когда же Паркер спросил о деньгах, посыльный буркнул, что ему уже заплатили и, не говоря больше ни слова, ушел.

Развернув обертку, юноша с изумлением увидел знакомую картину. К раме был прикреплен конверт. Генри вскрыл конверт, и оттуда выпал лист бумаги, в левом верхнем углу которой был изображен памятный Уайтхолу герб.

— Письмо от леди Гоблетсворт? — поинтересовался Паркер.

— Нет. — Откликнулся юноша. — От ее сына — Роберта.

В письме говорилось, что семья Гоблетсворт, желая хоть как-то отблагодарить юного детектива, решила подарить понравившуюся ему картину. «После того, как «Страшный пир» перестал быть вещественным доказательством, — писал Роберт, — его вернули в замок. Но матушка говорит, что не может спокойно смотреть на полотно, напоминающее ей о пережитом кошмаре».

Присев на корточки перед стоящей на полу картиной, Генри в который раз рассматривал «Страшный пир». Затем, подняв голову, он глянул на Паркера. — А ведь он, если бы захотел, действительно мог стать очень хорошим художником. Если бы не эта его всепоглощающая жажда мести.

И, вздохнув, с горечью человека, расставшегося с детскими иллюзиями и снявшем розовые очки, юноша добавил: — Ну почему люди, обладающие каким-либо даром, часто обращают его во зло, чтобы причинить боль и страдания другим?

Конец