Кровавый кубок

— Позвольте мне не согласиться с Вами, миледи, — Генри покачал головой. — Ведь Вы более двадцати лет отсутствовали в замке. За такой долгий срок люди могут сильно измениться. И потом, несколько человек работают здесь не так давно. Вот на этих людях я и сосредоточил свое внимание при расследовании. Правда, горничных я исключил почти сразу, еще когда мистер Роберт рассказывал о том, что видел возле пролитой жидкости чей-то след, он сказал, что след не был похож на женский. Конечно, проверить это было невозможно. Но я склонен был верить мистеру Роберту хотя бы потому, что будь "призраком" одна из служанок, она еще до прихода хозяина заметила бы отпечаток и уничтожила его. Да и потом, как мне кажется, подобные действия не в характере женщин. Таким образом, путем многих исключений, под подозрением я оставил двоих: садовника и дворецкого. Они оба служат в замке недавно. Оба могут зайти в зал-"музей" не вызывая подозрения. К тому же поведение садовника меня насторожило: он несколько раз задерживался позже им самим назначенного времени. И еще, слуги отзывались о садовнике, как о нелюдимом молчуне, а он непонятно почему разговорился с моим помощником. С другой стороны, дворецкий служил в замке гораздо дольше садовника и мог больше знать о семействе Гоблетсворт. К тому же, садовник уходил из усадьбы с приближением вечера и не мог вернуться незамеченным, а из дома дворецкого до места происшествия рукой подать. Появление Ленкса в замке даже в неурочный час никого не удивило бы: каждый из хозяев подумал бы, что дворецкого вызвал кто-то другой. И последнее. Когда я исследовал "легенду", найденную мистером Робертом за портретом сэра Хэмфри Гоблетсворта ("того самого" сэра Хэмфри), то заметил, что некоторые буквы в "рукописи", хоть и очень старательно подделанные под стиль письма XVI века, слегка схожи с подписью на картине "Страшный пир". А поскольку, я уже говорил, полотно не могло быть написано ранее, чем пятнадцать лет назад, то и рукопись имеет столь же недавнее происхождение.

— Вы хотите сказать, — изумленно воскликнул Ричард, — что эта рукопись — подделка?!

Генри кивнул: — Я был почти уверен в этом еще до того, как "легенда" была найдена во второй раз. Просматривая архив, я не нашел ни одного упоминания о Кровавом кубке или о загадочных смертях в семье.

— Но при чем же здесь Ленкс? — недоумевал младший Гоблетсворт. Юный сыщик постарался объяснить: разговаривая по просьбе детектива со старым лакеем, Роджер Паркер узнал следующее. Картина "Страшный пир" появилась в замке незадолго до приезда леди Гоблетсворт, причем, ездил за картиной сам дворецкий. Можно было бы предположить, что полотно было сделано по заказу старого лорда незадолго до его смерти; но лакей, бывший в курсе всех дел своего хозяина, заверил Роджера, что: «…сэра Френсиса подобные вещи не интересовали…" Значит Ленкс сам, по своей инициативе, затеял это дело с картиной. И уж конечно не для того, чтобы доставить удовольствие леди Гоблетсворт и ее семье. Но для чего же тогда были сделаны картина и "легенда"?

Напрашивался один ответ: месть. Жестокая месть, жертвой которой была хозяйка замка. Но какова была причина этой мести, и как ее было найти?

— Не мог же я пойти и прямо спросить: — Мистер Ленкс, почему Вы так ненавидите леди Гоблетсворт, что даже хотите ее убить? — усмехнулся Уайтхол. Немного поразмыслив, детектив пришел к мысли, что причину ненависти Ленкса к семейству Гоблетсворт (именно ко всему семейству, а не к одной леди Элеонор) нужно искать в прошлом. Генри решил поискать следы этой давней антипатии в архиве. И он нашел. Несколько писем Френсиса Гоблетсворта — дяди леди Элеонор — своему отцу, ответы на эти послания и дневник сэра Френсиса. Их-то и показал Генри Уайтхол собравшимся. Одна из записей дневника, сделанная около полутора лет назад, гласила: "Сегодня ко мне пришел человек. То, что он рассказал, повергло меня в шок. Неужели это правда?! Он — сын той единственной женщины, которую я любил больше всего на свете и ради которой готов был отречься от титула! Он — мой сын!!!"