Кровавый квартал

— Этот обед за счет заведения. Я приготовила слишком много гамбо¹ и не хочу, чтобы оно пропало. Давай, садись, дорогая. — Мисс Харпер вытащила чашку и налила кофе, затем развернула большой кусок кукурузного хлеба и поставила его рядом. Устоять было невозможно, мой желудок сам привел меня к столу.

Наверное, мне не следовало пропускать завтрак, но была традиция, что в день выхода из тюрьмы завтрак не едят, а отдают свою еду кому-то другому. Это была испорченная версия того, как поймать букет на свадьбе. Это должно было принести удачу и ускорить выход. Я не заметила, чтобы это сработало хоть раз, пока была там, но все по-прежнему настаивали на этом.

— Спасибо вам, мисс Харпер, — сказала я, садясь на стул и отламывая маленький кусочек. Этот прекрасный хрустящий золотистый кусочек на вкус был как миллион долларов, и я застонала от удовольствия, когда он коснулся моего языка.

— Вот, пожалуйста, дорогуша, — сказала мисс Харпер, ставя гамбо и махая новоприбывшим. Я никогда не была гурманом, но теперь ела так, словно проверяла и смаковала каждый отдельный кусочек.

Когда я покидала закусочную Харпер, в ногах появилась легкость, а в сердце — капля оптимизма. Моей следующей остановкой был «Второй шанс», и когда я взглянула на сине-белую вывеску, вся радость, которая успела во мне накопиться, развеялась на вечернем ветру. Неужели жизнь в приюте действительно лучше, чем в тюрьме? По крайней мере, там я знала, чего ожидать, а здесь, в реальном мире, я не имела понятия, что принесет мне завтрашний день.

Сделав глубокий вдох, я толкнула дверь.

Настоящее

ГРЕЙСОН

Поставив машину на нейтралку и заглушив фары, я доехал до заброшенной парковки у церкви и спрятался в тени. Это уже стало привычкой, как и все остальное, когда я на охоте. В моих методах ничего не меняется, по крайней мере, уже давно.

Выйдя на прохладный ночной воздух, я глубоко вздохнул и расправил плечи, глядя на мавзолеи. Они окружали церковь сбоку и сзади, а с другой стороны стояли чахлые деревья и заброшенные дома. Чаще всего здесь были только я и мертвецы. Три года назад «Оскверненная церковь» была выставлена на продажу, и я не медлил с покупкой. Для своих игр с жертвами я ее не использовал. Не было необходимости, когда у нас в семье был собственный склеп, скрытый в мавзолее, о котором родители даже не догадывались.

Открыв багажник, я посмотрел на свою добычу, прежде чем вытащить парня, которого преследовал всю ночь. Он думал, что его никто не видит, да и даже если бы видели — нынче никто никому не помогает, что позволяло таким подонкам, как он, процветать. Но я видел все. Как его пожилая мать шарахалась от его прикосновений, как ее глаза наполнились страхом, когда она уронила сумку с продуктами, которую несла, и все высыпалось на тротуар. Я видел, как он смотрел на нее с презрением, как грубо поднял несколько вещей и запихнул ей в руки, оставив остальное на земле, и как потащил ее через дорогу с такой силой, что у нее наверняка остались синяки. Он думал, что никто не слышал, как он шипел ей, что она бесполезна и что он хотел бы, чтобы она уже умерла. Но я услышал.

Я смотрел, как он отвел мать в многоквартирный дом, известный своей грубостью и опасностью, а через несколько минут ушел. Идя по улице, он улыбался и флиртовал с окружающими, как будто только что не оскорбил свою пожилую мать. Я даже подождал, пока он поужинает со своей девушкой в пятизвездочном ресторане, где продавались лучшие морепродуктыа потом стоял в темноте его гостиной, пока они трахались в спальне.

Когда они уснули, я сделал свой ход.

Новый Орлеан был моим домом. За время, проведенное здесь, я усовершенствовал искусство быть на виду, но при этом оставаться незамеченным. Мне здесь нравилось, и я считал себя уборщиком мусора, но предпочитал прозвище, которое газеты давали исчезновениям тех, кого больше никогда не видели, — отреченные.

Закинув бессознательного мужчину на плечо, я закрыл багажник и направился по тропинке прямо на кладбище. Люди редко приходили сюда ночью, но мертвые меня не беспокоили. В каком-то смысле, я был одним из них. Просто на моих костях была плоть.

Открыв дверь в усыпальницу моей семьи, я шагнул в кромешную тьму и закрыл ее за собой. Мне не нужен свет, чтобы знать, куда идти. С самого детства я закрывал глаза и считал шаги до стен и стульев, пока не начинал мысленно видеть комнату.

— Что… что… — мужчина на моем плече пытался заговорить, но смесь успокоительного и паралитического средства, которую я ему дал, должна была обездвижить и сбить его с толку еще как минимум на тридцать минут. Бросив его на пол, я открыл защелки, удерживавшие массивный гроб в центре комнаты на месте. С грохотом и скрежетом гроб сдвинулся в сторону, открывая лестницу, ведущую в еще большую тьму. Не то чтобы я видел их, но знал, что они там, точно так же, как знал каждый уголок склепа и тех, кто нашел там трагический конец.