Кровавый песок

— Мне же только подтвердить вменяемость, — вежливо отмахивался Вениамин. В страшные сказки Коляна не очень-то верилось, но неприятный осадок остался. Рядом не было ни одного нормального человека, разве что амбалы-санитары, да и их вряд ли можно считать нормальными, наверняка большинство садисты-педики.

Все пациенты психиатрической больницы на вид были настоящими шизиками. Но если менты и судьи не ошибаются, и сюда шлют только дебилов, почему он, Веня, здесь оказался? Или все-таки Колян прав, и все эти идиоты месяц или неделю назад были такими же нормальными как он? И кто-то из его бывших работодателей профинансировал эту путевку на «курорт», чтобы он, не дай бог, не вспомнил о подробностях какого-нибудь заказа?

— Они тоже так говорили, — Колян покосился на двух мужиков с остервенением вылизывавших миски из-под скользкой перловки. — Пару тестов, мол, энцефалограмма, душеспасительная беседа с доктором и — обратно в СИЗО. Больше про СИЗО не заикаются, они вообще уже не помнят ни про СИЗО, ни про то, кто они вообще.

Но первый день на «дурочке» Вениамин прожил относительно спокойно. Никто его не осматривал, не исследовал, не изучал, лекарствами тоже не кормили, а хорошенькая медсестричка Марина, заступившая в ночную, весьма двусмысленно на него поглядывала.

Он ворочался, размышляя, что будет завтра, послезавтра… Как это — становиться шизиком? Осознаваем ли момент превращения или все происходит незаметно постепенно и плавно? Вначале, наверное, перестаешь обращать внимание на пижаму…

По коридору процокали каблучки и смолкли у двери в палату. Полоска света, расширяясь, упала на его кровать. Марина, приподняв левую бровь, оценивающе смерила его взглядом и кивком пригласила выйти.

Он сполз с кровати, на цыпочках прокрался к выходу. Кажется, никто из обитателей палаты ничего не заметил.

«Прорвемся!», — усмехался про себя Вениамин, поотстав от Марины и с удовольствием разглядывая ее аппетитную попку, покачивающуюся в такт шагам. «Пока не перевелись на свете бабы, не пропадем».

Марина привела его в свою коморку и закрыла дверь на ключ.

— Так ты значит киллер? — насмешливо поинтересовалась она — ямочки на щечках, лукавые глаза, мелодичный вкрадчивый голос.

— Рукава развяжи, — попросил он.

— А зачем? — Она подтолкнула его к кушетке и завалила навзничь. — Мне так больше нравится.

«Извращенка», — подумал он, наблюдая, как Марина стаскивает с него пижамные штаны, задирает рубаху. Потом и ее белый халатик полетел в угол. Растегиванием пуговиц она себя не утруждала, содрала через голову, под халатиком — ничего.

— Нравлюсь? — спросила она, и, оценив вполне адекватную реакцию его тела, сама же себе ответила: — Нравлюсь.

Отколов белую шапочку и распустив волосы, она медленно уселась верхом на стул рядом с кушеткой и с блаженными стонами занялась самоудовлетворением.

«Это я от похоти, стало быть, должен сдвинуться?! Ну, точно извращенка!» — Он попытался освободиться от ненавистной смирительной рубашки, но местные санитары знали свое дело — вязали на совесть, ничего у него не вышло.

Пока он бесплодно извивался, Марина казалось, не обращала на это никакого внимания, но стоило ему сесть, как она пулей метнулась к столу и, схватив наполненный заранее шприц, завалила его обратно.

— Что это, зачем? — возмутился он.

— Под кайфом — это что-то! — горячо прошептала она в самое ухо, а игла уже вошла в предплечье прямо через рукав.

Почти мгновенно им овладела полная апатия, слабость, желание свернуться калачиком, забиться под одеяло и спать. Но у Марины были на него свои планы. Разогревшись, она отшвырнула стул, уселась на Вениамина и принялась гарцевать, жадно натирая пальцами соски и закусывая до крови губы.

Вениамин чувствовал себя неуютно. Особенно потому, что ничего не чувствовал. Процесс сильно напоминал изнасилование, причем насиловали его. Но сил возмущаться, а тем более сопротивляться не было. Сквозь сгущающуюся пелену перед глазами он еще видел, как Марина что-то делает с его ногами, зачем-то переворачивает его на живот, стаскивает с кушетки, припирает к стене (откуда только силы у нее берутся?) и снова и снова набрасывается на него, в который уже раз…

Последнее, что он успел увидеть, до того как окончательно погрузился в «нирвану» — она, наконец, насытившаяся, развалясь на стуле, перетягивает жгутом руку повыше локтя и с блаженной улыбкой вгоняет себе дозу морфия.

— Венчик, вставай! К доктору вызывают, — Колян легонько тряс его за плечо.

Вениамин с трудом разлепил веки. Как возвращался в палату, как оказался в своей кровати, он не помнил. За мутным стеклом окна серое утро. Голова раскалывается, слабость во всем теле и острая боль от пупка вниз до самых пяток.

У двери веселится санитар:

— Байков, помочь тебе встать?

Вениамин вскочил, как ужаленный — если безобидные на вид медсестры тут такое вытворяют, то чего ждать от амбала-санитара?