Кровавый приговор

Патрульные, которые ушли передать вызов хозяину пиццерии, опаздывали, и Ричарди сказал бригадиру Майоне, что решил пока сходить к невезучему Ридольфи. Этот человек жил недалеко от управления, в одном из тех особняков на улице Толедо, которые несколько лет назад были разделены на съемные квартиры, когда у владевшей ими старинной семьи возникли денежные затруднения.

Ричарди был невысокого мнения о неаполитанской аристократии, но ему становилось не по себе, когда он видел, что эти старинные здания так грубо выпотрошены. Это было неприятно: дом напоминал большого мертвого зверя, скелет которого почти цел, но во внутренностях кишат тысячи паразитов.

Во время короткого пути, идя рядом с Майоне, он старался очистить свое сознание от эмоций, вызванных тем, что он только что пережил, — встретился с Энрикой, говорил с ней, смотрел ей в глаза. Мечты, которые он лелеял в душе много месяцев, сбылись совсем не так, как он предполагал.

Привратник особняка встретил их с нескрываемой враждебностью. «Да, синьор преподаватель Ридольфи дома. Он повредил ногу. Да, вы можете подняться. Нет, здесь нет лифта. Последний этаж, квартира двадцать один».

Пока поднимались наверх, Майоне, тяжело дыша, рассказал комиссару то, что услышал от Нунции Петроне. Ридольфи — учитель латыни в гимназии. Он ходил к Кализе уже около года. Овдовел в результате несчастного случая: жена сгорела в доме, а пожар начался с того, что она нечаянно пролила растворитель. Ридольфи спрашивал гадалку, сможет ли он найти сверток с семейными вещами. Вещи стоили мало, но были очень дороги как память, а он не сумел их найти после несчастья. Ридольфи был убежден, и обе учредительницы предприятия «Кализе и Петроне» были этим очень довольны, что жена через карты старухи сама скажет ему, где лежит сверток.

Привратница рассказала, что Ридольфи во время каждого визита плакал. По ее мнению, он упал именно потому, что глаза были полны слез и он не видел ступеньки. Хороший человек, настоящий синьор. Она и Кализе сильно испугались в то утро: он прокатился по целому маршу лестницы.

Подойдя к двери, они постучались, попросили разрешения войти и оказались в крошечной гостиной, чистой и хорошо обставленной. Кресло, в котором сидел Ридольфи, было обито зеленым атласом. Левая нога учителя, зажатая в лубок и перевязанная, лежала на маленькой скамейке. В руках он держал книгу.

— Прошу вас, будьте как дома. Извините, что не могу встать. Чем обязан?

Он заметил полицейский мундир Майоне, но на лице не было видно следов тревоги.

Ричарди легко дал ему характеристику. Пятьдесят лет. Одевается аккуратно, но без утонченности или причуд: сейчас у учителя на шее были черный галстук и жесткий воротничок, но халат на нем был поношенный. Черты лица правильные, глаза грустные, черные очки в неважном состоянии. Один из многих.

— Добрый день. Нам придется побеспокоить вас несколькими вопросами по поводу Кармелы Кализе.

— Да, я уже читал. Это ужасно. Я был у нее накануне и как раз там упал с лестницы. В больнице сказали, что это сильный вывих, и обещали снять повязку через месяц. Мне было бы очень неудобно, если бы не помогала жена привратника… хотя, разумеется, это означает дополнительные расходы. Но бывают такие несчастья, что, думая о них, я начинаю считать, что мне повезло. Разве не так, синьор…

Майоне вмешался в разговор — и сделал это вежливо, потому что этот человек ему нравился и казался хорошим.

— Комиссар Ричарди и бригадир Майоне из мобильной бригады к вашим услугам, синьор преподаватель. Как, на ваш взгляд, выглядела Кализе в тот день?

Ридольфи вздохнул, покачал головой:

— Старость — скверная вещь, бригадир. А одиночество еще хуже. С тех пор как скончалась моя жена, а это было год назад, я думаю только о ней. Детей у нас не было; только мы двое, а теперь я один. К сожалению, все памятные мелочи хранила она, и я больше не могу их найти. Это мелкие вещицы, для других они не имеют ценности, но мне было бы очень важно их иметь.

Пока учитель говорил, слезы наполнили его глаза и стали понемногу вытекать на лицо. Тон его тихого голоса оставался ровным — ни всхлипов, ни вздохов, только слезы.

— Ради этого я и пошел к Кармеле Кализе. В первый раз я это сделал просто так, шутя, чтобы не сидеть дома. А потом… потом она стала читать в своих картах то, что знали только я и моя Ольга. И я подумал, что, может быть, есть какой-то способ мне снова поговорить с Ольгой. И встретился с ней в этом мире до того, как соединюсь с ней в другом.

Ричарди смотрел на этого человека и чувствовал: тут что-то не так. Почему-то — он сам не смог бы сказать почему — он не слышал в словах учителя настоящую боль. Может быть, оттого, что Ридольфи говорил ровным голосом, не меняя тон, словно читал знакомую молитву. Может быть, оттого, что у него не дрожали руки. А может быть, из-за его обильных, но беззвучных слез. У комиссара вдруг пересохло в горле.

— Синьор преподаватель, нельзя ли мне выпить стакан воды?