Кровавый скипетр

– Не сомневаюсь, – без интереса отвечал Адашев, – однажды это случится. Но не нынче. Ваши люди, вы, и корабли не пострадали. Мы вернем вам и судна, и оружие. Отправляйтесь в Очаков к своему паше, велите передать ему, что царь наш Иоанн Васильевич не воюет с султаном, с коим хочет быть в дружбе; а воюет он с врагом своим, крымским ханом.

Турки явно не ожидали такого исхода, переглянулись с явным облегчением.

– Коли причините вы вред нам при отплытии… – продолжал Даниил Федорович и замолчал, сдержавшись с трудом. И тут он почувствовал, что просто устал. Взглянув на стоявших у входа в шатер стрельцов, кивнул им, и они увели турок. Вскоре два турецких корабля отчалили мирно от берега и очень скоро скрылись из виду.

А люди Адашева продолжало еще долго грабить татарские улусы, освобождая пленных, повергая в ужас все Крымское ханство. Девлет-Гирей обреченно и бессильно глядел с балкона своего дворца, как в Бахчисарай приходят все больше и больше потрепанных, раненых, испуганных воинов. И велел собирать великое войско…

После месяца грабежей и убийств русская рать вместе с освобожденными пленниками, кроме тех, кто доверил Богу свою судьбу и бежал сам в степи, отправлялось на лодках обратно. Хан с войском, поднимающаяся пыль от которого виднелась издалека, был близок, и Даниил Федорович не собирался вступать с ним в прямой бой. Хан недолго преследовал налетчиков, вскоре остановился, стал готовиться к ответному набегу на Русские земли…

Даниил сидел в широкой лодке, уперев руки в расставленные колени, глядел, как дружно и весело, распевая песни, ратники, воодушевленные удачным рейдом, равномерно гребли, мощно рассекая веслами водную гладь. Нынче хотелось одного – приехать в Москву, проспать несколько суток, поесть и выпить вдоволь, приласкать жену, обнять сына и старого воспитателя Мефодия, все еще безмерно гордящегося своими мальчуганами. Все это было редкостью в жизни воеводы, ибо после взятия Казани еще долго он воевал в тех землях, подавляя восстания против власти царя. Затем почти год воевал в Ливонии, брал Нарву, Дерпт и другие города, позволял ратным своим грабить и убивать безжалостно…

Война, как и мечтал он в далеком детстве, заполнила всю его жизнь. Даже проститься с умершим два года назад отцом не смог – был на воеводстве далеко от Москвы. Также не проводил в последний путь и матушку. Мысли о покойных родителях будто потревожили старую рану, тоскливо заныло в груди. Благо и их мечты исполнились – сыновья Федора Григорьевича видные деятели на Руси ныне! Алешка в думе сидит, советник государя ближайший, послов принимает – и не сосчитать всего, чем руководит он в государстве! Данилка же блестящий окольничий, полковой воевода, коего и государь так же ценит!

«Сына надобно бы в придворные пристроить…» – подумал Даниил. Улыбнулся, ибо знал, что, глядя с небес, покойные матушка и батюшка гордятся ими. Не дали роду бесславно исчезнуть – прославили сыны гнездо Адашевых! Он был уверен, что лишь лучшее впереди, ибо еще не знал о событиях, происходящих в Москве…

* * *

Когда в разгаре был первый год Ливонской войны, у Алексея Адашева скончалась мать. То ли сказалась усталость, то ли чувство того, что сила его при дворе понемногу слабеет, то ли смерть последнего родителя подкосила, но после похорон, где держался Алексей чинно и мужественно, он почувствовал себя плохо, что-то тяготело в душе. Уже ночью Адашев сидел на краю перины в расстегнутом кафтане, опустив голову, Настасья присела рядом и аккуратно провела рукой по светлым кудрям мужа, в которых уже кое-где проступала седина. Алексей обернулся к ней и увидел во взгляде Настасьи нежность и любовь, так и не угасшие за все эти годы. И она простила его за все, хотя Алексей считал, что не заслуживает этого. Он уронил голову жене на колени и зарыдал, горестно и безутешно. Слезы лились и, казалось, не кончатся никогда.

– Ну что ты, родимый мой, что ты, – шептала Настасья, обнимая вздрагивающие плечи мужа, и сама плакала, то ли жалея его, то ли от искренности, коей не видела никогда по отношению к себе. И, не думая ни о чем, потянула его за собой на перину, задув свечу…

После того меж ними все было иначе. Поцелуи, смех, улыбки, страсть – оба ушли в эти чувства с головой…

Уже дневной свет проникал в горницу через маленькие окна, иконы светились золотом в темных углах. Они лежали, нежась, в постели, позабыв о внешнем мире. И теперь Алексею совсем не хотелось в Москву, где все пропитано жестокостью, ложью и алчностью. Лежа с Настасьей, целуя ее пахнущие полевыми цветами волосы, Алексей впервые понял, что такое семейное счастье.

– Сына тебе рожу, – обещала Настасья, лежа на груди мужа. Дети! Вот чего он хочет сейчас! Хочет отойти от дел, пусть Сильвестр и митрополит всем правят! Курбский тоже с ними, он волевой, решительный, смелый! Пусть! А ему охота, как отцу, нести скромную службу и жить в своем доме, в кругу родных.

– Однажды я передам все дела брату, Андрею Курбскому и приеду навсегда к тебе, – мечтательно сказал Адашев, глядя в потолок.