Кровавый скипетр

– Государь, посол короля, доставивший это письмо, уже отправлен назад, – добавил Висковатый, – ибо недостойны тебя эти грязные слова, с коими Сигизмунд отправил его к тебе. Не вели казнить, но не достоин он посольской чести!

Иоанн, сидел в кресле, опершись подбородком и двумя руками о посох, усмехнулся, затем встал и начал расхаживать по покоям, словно зверь в клетке.

– Пиши ответ ему! «Ты умеешь слагать вину свою на других. Мы всегда уважали твои справедливые требования; но, забыв условия предков и собственную присягу, ты вступаешься в древнее достояние России: ибо Ливония наша была и будет. Упрекаешь меня гордостью, властолюбием; совесть моя покойна, я воевал единственно для того, чтобы даровать свободу христианам, казнить неверных или вероломных. Не ты ли склоняешь короля шведского к нарушению заключенного им с Новгородом мира? Не ты ли, говоря со мною о дружбе и сватовстве, зовешь крымцев воевать мою землю? Грамота твоя к хану у меня в руках: прилагаю список ее, да устыдишься… Итак, уже знаем тебя совершенно, и более знать нечего. Возлагаем надежду на Судию Небесного: он воздаст тебе по твоей злой хитрости и неправде. А я же велел вырыть в земле яму, в которую бросят отрубленную твою голову…»

– Достойный ответ, государь! – учтиво проговорил Василий Захарьин. Но царь, словно не слушая, остановился вдруг и взглянул на Висковатого, прищурившись.

– Чего это ты мрачен так, Иван Михайлович? Что тревожит тебя?

– Ничего, государь! Радуюсь победам твоим!

– Лжешь! – прошипел Иоанн. Знал, что даже после выступления дьяка против Адашева и Сильвестра, Алексей и Висковатый сблизились, ибо долгие годы сообща вели переговоры с иностранными послами.

– Прости государь, – дьяк упал на колени, – не вели казнить…

Иоанн подошел к нему, грубо потрепал его по волосам и проговорил мягко:

– Знаю… Об Лешке Адашеве жалеешь? Хочешь, наверное, чтобы я простил его?

Руки Висковатого задрожали, он сам покраснел. Захарьины в ожидании смотрели на него, было видно, что недовольны они сближением союзника своего с их врагом.

– Уж не думаешь ли ты, что не по совести осужден он за измену мне и государству?

– Нет, государь! Изменник есть изменник! Токмо твоя правда верна! – заговорил быстро Висковатый. Иоанн усмехнулся, словно наслаждался страхом своего верного слуги.

– Вставай, Ванька! Вижу, верен мне! Иди же, отпускаю тебя!

Вскочив с пола, он поклонился царю, боярам и заторопился к выходу.

– Государь, – сказал вдруг Василий Захарьин, – остался ведь у изменника Адашева брат его Данила? Сейчас несет службу он на южных границах твоих, защищает края от татар. Но как можно доверить защиту подданных своих тому, чей брат – истинный предатель?

– Не забыл ли ты о нем? – вторил ему Даниил Захарьин. – Велишь прислать его в Москву?

Тут дверь приоткрылась, и заглянул в покои Висковатый.

– Прости меня, великий государь! Здесь, под дверями твоими стоит епископ немецкий, ждет, пока примешь его! Впустить?

Иоанн махнул рукой, и Герман фон Везель, мелко перебирая ногами, вошел. Тут же упал на колени перед царем и проговорил:

– Прости за дерзость мою, что вошел в покои твои, что…

– Говори! – с раздражением отозвался Иоанн. Замявшись, епископ пожевал сухие губы и проговорил слезно:

– Сегодня преданы смерти доблестные немецкие рыцари, коих, как тебе известно, любила вся Ливония! Может, они и враги твои, достойные судьбы такой, но всегда они были доблестными мужами, оставаясь настоящими рыцарями, совсем не такими, которые управляют сейчас Ливонской землей! Но лежат эти доблестные рыцари во дворе твоем обезглавленные, и поедают их собаки, все как ты приказал! Не вели казнить, но разреши исполнить долг христианский! Предай их земле!

Помолчав, царь ответил со спокойствием:

– Что ж, услышал я мольбы твои и как христианин не смогу тебе отказать! Велю выделить тебе телегу и пять гробов деревянных, этой же ночью вывези их из Москвы и похорони на кладбище, что для иноземцев. Иди! – ответил великодушно Иоанн. Епископ поклонился ему до пола и попятился к дверям…

Уже вскоре в широких старых санях были уложены друг на друга все еще пахнущие свежим деревом пять гробов с телами. Доски были прибиты скверно, меж ними зияли широкие щели, отовсюду торчали гвозди.

Снег продолжал идти. Два стрельца с факелами в руках сопровождали сани.

Вскоре прибыли на кладбище. Во тьме были видны невысокие деревянные кресты и небольшие каменные надгробия, припорошенные снегом. Лопата уже стучала о мерзлую землю, выкапывая рыцарям одну братскую могилу. Выкопали неглубоко, когда уложили три гроба, поняли, что не хватает ширины ямы, потому сверху уложили еще два. Стоя у ямы, епископ произносил негромко:

– Умоляю Тебя, Боже, смилуйся над душами всех, которых угодно было Тебе призвать предо мною, прими их в место вечного покоя Твоего, поспешите, Святые Божии, выйдите навстречу, Ангелы Господни, примите душу их и представьте ее пред Лице Всевышнего…