— Извини, я обидел тебя. — Он уже пожалел о своем порыве. — Но я не понимаю, почему он? Зачем? Это же мерзко.
— Мерзко? Это ты мне говоришь? Это тебя он касается своими ручищами? Лапает… — Она хотела что-то добавить, но болезненно дернулась и отвернулась, не закончив. — Когда Павла расстреляли, мы каждый день ждали, что придут за нами. Ты не понимаешь, что такое ЧК, большевики и новые порядки. Людей расстреливали за чистую одежду и грамотную речь. А конфискация? — Она всхлипнула. — Ты знаешь, что это? В твою квартиру вламываются бандиты с оружием и бумажкой с печатями и начинают перетряхивать весь дом. Забирают себе все, что им приглянулось, срывают с людей одежду, нательные кресты, часы, что угодно. Хватают ложки, пальто, шубы, детские игрушки, а если открываешь рот — тебе тут же в зубы или к стенке. Или в ЧК как классово чуждый элемент. Помнишь адвоката Петра Анатольевича из квартиры напротив? Такой милый господин с бородкой? Он пытался возражать, когда к нему вломились такие вот конфискаторы. Знаешь, что они сделали? — Она зло посмотрела ему в глаза. — Они изнасиловали у него на глазах дочь, вчетвером, по очереди, а потом его застрелили. Елена после этого отравилась, а Надежда Аркадьевна умерла от горя. Мы их хоронили.
И вот в таком ужасе ты живешь ежесекундно, ты и твои дети. А еще голод, и нет дров. И дети плачут. — Аня смахнула слезу. — Тимофей Егорович у нас в домоуправлении работал. Да, грубоватый, необразованный, из новых. Мама с папой, к счастью, уже умерли. — Усмехнулась она, все той же горькой улыбкой. — Нет, он не ухаживал. Просто явился к нам, осмотрел квартиру, мебель, меня. Спросил, сколько лет, и сказал, что поженимся. Что квартира ему наша приглянулась, что всегда хотел на дворянке жениться, что «щенков» обижать не будет, только пусть под ногами не путаются. Ты думаешь, у меня был выбор? В нашем подъезде осталась единственная неуплотненная квартира. Помнишь Лютаевых? С ними живет еще пять семей, а они ютятся в бывшей детской. Адамовичей вообще переселили в подвал, а в их квартиру пролетарии вселились, восемь семей. На их фоне Тимофей Егорович тебе отцом родным покажется. Пьянство, драки, клопы. Продолжать? — Николай покачал головой, но Аня его не слышала и все равно продолжала: — Мы перестали бояться конфискаций. У детей была еда. Миша нашел работу, а ведь его могли расстрелять. Когда-то он сочувствовал эсерам, а в нынешние времена это преступление. И работу мы ни за что не нашли бы.
— Я понял. А кем ты работаешь? — Николай подумал, как мало эта новая Россия похожа на родину из его снов. Не сюда он так рвался, не об этом мечтал.
— Работаю в библиотеке Дома просвещения. Платят мало, зато работа хорошая. Сейчас приготовлю ужин и еще уйду часа на два. Так что ты намерен делать?
— Немного осмотрюсь и буду искать работу, — думая о своем, рассеянно ответил Николай.
— Это будет непросто. В городе толпы безработных, но главное, сейчас везде спрашивают происхождение, а у тебя оно неподходящее. Когда вернется Тимофей Егорович, предложи ему выпить. Будете пить — не спорь. Завтра я попрошу его устроить тебя на работу. Водку ты должен поставить свою. Вон там, в шкафчике, возьми и спрячь пока. — Она кивнула в сторону буфета.
— Аня, ты напрасно волнуешься. Я сам справлюсь. — Пить с Колодкиным он не собирался. Ему стоило большого труда терпеть эту физиономию в их доме. Но пить с ним, заискивать, унижаться? Нет уж, прошу покорно.
— Николай, а что ты умеешь делать? Кем ты можешь работать? — Аня прекратила чистить мелкую, скверную с виду селедку, тяжело оперлась руками о стол и стояла, не поворачивая головы.
— Да что угодно. Хоть мешки грузить, хоть кирпичи таскать.
— В этом городе сейчас тысячи людей голодают, потому что пришли из деревни и ничего не умеют делать, только таскать кирпичи. В городе не хватает грамотных специалистов. Но ведь ты даже гимназию не окончил, — с упреком бросила она и вернулась к своей работе.
— Ты права. Но что-нибудь придумаю. На шее у вас сидеть не буду. Пока у меня есть деньги, за еду и проживание я буду платить. — Он решительно встал.
— Коля, не в этом дело! — бросилась она к нему. — У тебя нет документов, и ты ничего не понимаешь в нашей жизни! — В ее глазах была такая тоска, что он тотчас устыдился, обнял ее, расцеловал.
— Прости меня. Я действительно еще ничего не понял, но дай мне время осмотреться. Обещаю тебе: все наладится. Да, я не врач, не инженер, но кое-что я все-таки умею. Я умею выживать и приспосабливаться. Дожил же я как-то до двадцати пяти лет? — усмехнулся Николай. — А с мужем твоим я выпью. Обещаю. Документы мне действительно нужны.
Глава 8
— Лариса на похороны не приедет, — объявил Леонид собравшимся в комнате дамам.
— Почему? — удивилась Агнесса. — С ней что-то серьезное?