Кровавый снег декабря

В Алексеевский равелин засунули Председателя Государственного совета и Кабинета министров князя Лопухина, Государственного секретаря Оленина, министра двора Волконского (дядюшку Сергея Григорьевича!), командующего войсками внутренней стражи графа Комаровского. В соседней камере находились министр юстиции Лобанов-Ростовский, военный министр Татищев, а также десяток сенаторов, не захотевших смириться с той декоративной ролью, что уготовил Сперанский. Хотя далеко не все лица, попавшие в проскрипционные списки, оказались в казематах. В последний момент было решено оставить в покое адмирала Шишкова. Радетель за чистоту русского языка, министр просвещения был объявлен под домашним арестом. Куда-то исчезли министр иностранных дел Нессельроде, министр финансов Канкрин и начальник Главного штаба Дибич. «Недостачу» возмещали офицерами, которые либо отказывались принимать присягу Временному правительству, либо сражались на стороне свергнутого ныне тирана. Последних, правда, было совсем мало, потому что после революции на офицеров-роялистов устроили настоящую охоту. Солдаты, первоначально спокойно относившиеся к контрреволюционерам (леший их подери, эти незнакомые слова!), постепенно зверели. А так как офицеры мирно сдаваться не хотели, то и живыми их старались не брать. Правда, довольно много их успело уйти. Но, как считал председатель Трибунала подполковник Батеньков: «Кто ушёл — тот ушёл. Не велики птицы. Хуже всего то, что «павлоны» Рыжего Мишку упустили».

Солдаты и офицеры Павловского полка находились в «чёрном» списке. Всё же один батальон «павловцев» выступил за императора, бросив тень на всех остальных…

Совершенно случайно выяснилась судьба генерала Дибича. Оказалось, что бывший начальник Главного штаба был убит при аресте. Но солдаты, испугавшись своего поступка, спрятали труп генерала в снег, не догадавшись снять с него мундир. Дворник, нашедший по весне мертвеца с генеральскими эполетами, сообщил о находке в участок. Выяснить подробности не удалось, потому что никто ничего не записывал.

Офицеры, которых ставили начальниками над «арестными» командами, вначале артачились. Штабс-капитан Преображенского полка Мелехин пытался вызвать на дуэль самого Бистрома. Самое странное, что ему это удалось: Карл Иванович принял картель. Стрелялись во дворе казармы, с пятнадцати шагов. Оба промазали. После этого генерал вызвал во двор караул и приказал арестовать штабс-капитана. Когда Мелехина уводили, Бистром объявил, что в следующий раз он никому не доставит удовлетворения, а будет расстреливать. Генералу поверили. Ну, разумеется, недворянское и неофицерское это дело — арестовывать своих же: пусть не сослуживцев, а собратьев по касте. Кое-кто отказывался, а кто-то и стрелялся от безысходности. Но некоторые втянулись. Особенно те, кто вышел из фельдфебелей. Как ни пытался в своё время император Павел ограничить производство в офицеры солдат из податных сословий, но получилось плохо. Имеющихся в империи дворян постоянно не хватало, чтобы закрыть все вакации. Поэтому, «воленс-ноленс», приходилось брать наилучших из нижних чинов и унтер-офицеров. А «наилучшие» — кто? В армейских, особенно в кавказских, полках в прапорщики производили толковых унтеров, отдавая предпочтение георгиевским кавалерам. В гвардейских полках эполеты цепляли всё тем же взводным унтерам и ротным фельдфебелям, кто умел глотку драть и имел кулаки побольше… Вчерашний унтер-офицер получал неизведанное ранее удовольствие, вламываясь в дома штаб-офицеров и генералов. Видеть недоумение в глазах мужчин и страх женщин, слышать рыдания и проклятия… Опять же различные мелочи вроде серебряных ложек или золотых табакерок, прихваченные в домах арестантов, можно было считать «боевыми» трофеями.