Кровавый снег декабря

Сумароков почесал затылок, махнул рукой и ушёл. К началу сентября партизанскую войну можно было считать законченной. Увы, разгром и пленение вражеского отряда долгожданного ордена не принёс, но после победной реляции, отправленной Клеопиным в столицу, Сумароков был пожалован в штабс-капитаны...

В присутственных местах города Тихвина кипела работа. Согласно Указу, вышедшему из недр личной канцелярии Его Императорского Величества и скреплённому августейшей подписью, все унтер-офицеры, нижние чины и ополченцы, примкнувшие к отряду Клеопина до 1 сентября 1826 года, наделялись землёй в размере тридцать десятин каждому.

Причём «каждый был волен взять землю в том из уездов Российской империи, откуда рекрутирован был на воинскую службу или пошёл в ополченцы». Теперь городская канцелярия строчила копии с Указа, скрепляла их печатью города Тихвина и раздавала солдатам по списку, составленному фельдфебелем-интендантом Цветковым.

Появление Указа вызвала среди солдат ажиотаж. За грамотками на землю шли даже те, кто призывался на службу из мещан и купцов, не сумевших купить рекрутскую квитанцию. «Земелька-то, — рассуждали солдаты. — Она даже лучше чем деньги! Деньги-то что — пропить да прокутить можно. Или — выдадут их ассигнациями. А ассигнация, пока её получаешь, — так, вроде бы, и много. А тратить идёшь — так и нету ни шиша!»

Самыми важными людьми вдруг сделались писари! Каждый из солдат и ополченцев знал, что без землицы не останется, но всё равно хотел, чтобы заветная грамотка была составлена пораньше. Случались и неприятные истории. На днях, например, штабс-капитан Сумароков был вызван в штаб, к командиру отряда...

— Господин штабс-капитан, — официальным тоном начал Клеопин, — вы в курсе, что ваши люди вчера напоили писарей?

Сумароков сделал виноватое лицо, развёл руками — мол, каюсь, недоглядел...

Подполковник Беляев, исполнявший должность начальника штаба, не выдержал и расхохотался:

— Сегодня присутственные места закрывать пришлось. Городничий рвёт и мечет. Жаловаться прибегал с самого утра. Говорит, писари и делопроизводители всю ночь с поморами пили... Господин полковник разобраться обещал. Кстати, а как Ваши подчинённые?

— Да как огурчики, — заулыбался штабс-капитан. — Посты стоят, секреты выставлены. Они же поморы. Что им сделается?

Клеопин старался соблюсти сурьёзность, но тоже не выдержал:

— Николай, — сквозь смех выдавил он, перейдя на неофициальный тон. — Зачем им было поить писарей?

— Да чтобы те им грамоты на землю быстрее написали, — объяснил Беляев командиру. — Мои-то «белозерцы» очередь раньше заняли, так вот ополченцы-то и заволновались — а хватит ли землицы?

— Ну и ну, — только и выговорил полковник. — А на кой... э-э... леший вашим охотникам на морского зверя земля? Они что, сельским хозяйством будут заниматься? Или — в аренду сдавать? Я что-то не слышал, чтобы земля в Архангелогородской губернии спросом пользовалась.

— Да они и сами ещё не знают... Но говорят: «А чем мы хуже?»

— Тоже правильно, — вздохнул Клеопин. — Земля — она и в Сибири земля... Ладно, господа офицеры. Городничий, он ведь не только ябедать приходил. Вчера почта прибыла, фельдъегерская. Из-за пьяных писарей городничий сам её и разбирал всю ночь. В числе прочего — пакет от государя. Токмо касается он не нас, а наших пленных. Так что, командуйте, господа, на построение всех, кто в трудниках у владыки служит, и тех, кто в подвале сидит...

— Всех? — уточнил Беляев. — И офицеров, и этих... хохлов?

Клеопин покачал головой:

— Пока — только унтеров и нижних чинов.

...За несколько месяцев пленников в Тихвине накопилось прилично. Кормить почти тысячу душ было разорительно. Клеопин уж подумывал отправить их куда-нибудь в Заболотье или на Горку. Но тут сам государь принял решение...

Построение провели не в стенах монастыря, а за его пределами, на берегу Тихвинки. Из подвалов мятежные солдаты выходили, зажмурив глаза и радуясь пока лишь тому, что вывели на солнце. Трудники из бывших «преображенцев», успевшие отпустить бороды, шли спокойно, покоряясь неизбежному. Люди ожидали самого худшего — от расстрела и виселицы до утопления в реке...

Когда пленные были построены, а охрана из числа поморов и гарнизонных солдат разместилась сзади, взяв ружья на изготовку, откуда-то появился несущийся со всех ног отец-игумен, который не был введён в курс дела.

— Бывшие солдаты Российской империи! — начал полковник Клеопин. — Все вы виновны в самом страшном грехе — смерти Помазанника Божиего, императора Николая. Однако... (сделал он паузу) здравствующий ныне император Михаил Павлович желает вас простить, вы вновь можете стать солдатами.