Кровавый снег декабря

— Э, господин полковник, — махнул рукой солдат. — Я человек маленький. Накануне революции как ветеран в Сенат истопником был назначен. А уж что там господа Оболенский и Рылеев с начальством набольшим не поделили, мне знать не велено. А вы лучше спите, а уж за лучинками я сам присмотрю.

Николай попил воды из солдатской баклажки. Есть не хотелось. Можно бы подумать о расстреле, но он был так измучен долгой дорогой и ноющей раной, которую толком не перевязали, что впал в состояние, среднее между сном и обмороком.

Проснувшись, почувствовал себя гораздо бодрее. Захотелось есть. Вот только сухарика на месте не оказалось. Видимо, съели крысы. Поправив лучинку и попив водички, Клеопин осмотрел подвал. Обнаружилось ещё несколько коек, заправленных кое-как и испещрённых крысиными следами. Было заметно, что помещение стали использовать как тюрьму совсем недавно. В отличие от камеры Петропавловской крепости, стены которой уже не вмещали надписей, здесь нашлась только одна: «Ис искры вазгарится пламя!». Чуть ниже: «Здись страдал биз вины виновный карнэт Обаленский».

«Батюшки-светы, и этого туда же! Пламя из искры... Очень даже разгорится. Только вот что после пожара-то останется?», — подумал Клеопин с лёгкой грустью.

Князя Сашку Оболенского он знал хорошо. И на манёврах встречались да и на офицерских пирушках, где Николай как «кавказец» и кавалер был почётным гостем. Корнет Оболенский был, хоть и дальним, родственником Щербатовым. Он даже пытался приволокнуться за Элен, но встретил решительный отпор в лице Харитона Егоровича, который почему-то невзлюбил бравого кавалериста-гвардейца. Возможно, за то, что тот, прекрасно владея французским языком (которого старый Щербатов почему-то не хотел знать!), изъяснялся по-русски с такими чудовищными ошибками, что вгонял в краску не только Элен, но и её отца...

Тут заскрипела дверь, отвлекая полковника от тягостных дум. Зашёл старый знакомый — солдат-истопник. Пока Николай выбрался из угла подвала, тот успел выставить на стол миску, положить сухарь и уйти, сказав только, что очень спешит. В миске оказалась гороховая каша. Совершенно пресная, но была съедена полковником в одно мгновение. Шут с ней, что без соли, можно бы и ещё...

Потянулись дни. Время от времени заходил старый солдат, ставивший миску с опостылевшей гороховой кашей и сухарь.

Сколько времени он провёл в подвале, Николай не знал, потому что не было окон. Предполагал, что чуть больше пяти дней, но меньше недели. Он уже стал надеяться, что приведение приговора в исполнение затянется, но в одно утро его разбудили...

— Проснитесь, батюшка, — дёргал его солдат.

— Расстреливать? — спросил Клеопин, сбрасывая с себя шинель и пытаясь говорить как можно бодрее.

— Да что вы, сударь. Если бы расстреливать, то я бы вам чарку водки принёс. А вас господин Сперанский хочет видеть.

— А без расстрела чарка не положена?

Солдат развёл руками: мол, где же взять-то... Жаль. Сейчас Николай с удовольствием бы выпил чарочку, а то и две.

Нельзя сказать, что Клеопин жаждал увидеть «серого кардинала», но было бы хуже, если бы сейчас его вывели во двор и поставили перед расстрельной командой. Вроде бы, много раз ходил полковник рядом со смертью, но быть расстрелянным как изменнику ему не хотелось...

— Что хоть на улице-то творится? — спросил полковник, пытаясь промыть глаза водой из баклажки.

— А вы что, разве не слышите? — удивился солдат. — С самого утра стрельба идёт. Кто с кем стреляется — неизвестно. То ли из крепости вышли, то ли с Невы напали...

В подвале действительно ничего не было слышно. Но когда страж вывел Клеопина на лестницу, стали различимы ружейные и пушечные выстрелы. Судя по звукам, били не только полупудовые «единороги», но и более тяжёлые орудия — толи гаубицы, то ли корабельная артиллерия. Впрочем, звуков корабельных орудий полковнику прежде слышать не приходилось, поэтому он мог и ошибиться.

На сей раз Сперанский был в кабинете один. И Бистром, и Трубецкой отсутствовали. Что же военному министру и начальнику штаба было не до заседаний.

— Садитесь, господин полковник, — довольно приветливо предложил «глава» правительственного Сената.

— Вы, вроде бы, меня расстреливать собирались? — с некой бравадой в голосе спросил Клеопин, усаживаясь на кожаный диван у стены.

— Да вы поближе, поближе, — показал Сперанский на кресло, стоящее перед самым столом.

— Ну, как скажете, — покладисто ответил Николай, пересаживаясь с удобного дивана на узкое креслице для посетителей.

— Вы уж меня, старика, простите, — склонив голову набок, сказал Михаил Михайлович. — Расстреляют вас чуть позже. Ответьте мне всё-таки на парочку вопросов. Думаю, что теперь-то вы можете это сделать. Вон, слышите, что за окнами делается?

— Стреляют, — лаконично ответил Клеопин.

— Вот-вот, — суетливо поддакнул «глава» Сената. — А виноваты-то в этом вы-с!

— Чем же? — искренне удивился Николай. — Я же тут в качестве военнопленного у вас сижу.