Кровная месть

Это надо же так запустить себя. На лбу здоровенный синяк. Волосы как воронье гнездо, спутаны, небось давно не знали расчески. У Томаса возникло желание сказать существу, что надо привести себя в приличный вид, однако лучше было наблюдать молча.

Даже футболка надета задом наперед. Никакого сравнения с его аккуратисткой-матерью. Та, бывало, любила сидеть перед зеркалом, пока сын стоял рядом, расчесывал и ласкал ее длинные светлые локоны. Иногда она сидела обнаженной, а он стоял рядом, тоже обнаженный, расчесывал ее волосы, а она потом вознаграждала его, делая что-нибудь приятное с его чу-чу.

Поднимая второе ведро, Томас намеренно провел подошвой по полу. Зверек теперь смотрел прямо на него, и на мгновение Ламарк даже подумал, уж не различает ли существо в темноте его очертания, хотя подобное, конечно же, было невозможно. Эти очки являлись особой разработкой, предназначавшейся для военных. Просто сказочная вещь. Он все видел в темноте, но сам при этом оставался невидимым.

Может быть, зверек слышит его дыхание? Что же его насторожило? Томас, бесшумно ступая в кроссовках «Найк», сделал несколько шагов вправо. Зверек продолжал вглядываться в ту точку, где он находился секунду назад.

Страна слепых…

– Эй! – проговорил зверек. – Эй, кто здесь?

Жалобный, хриплый голосок.

– Кто здесь? Пожалуйста, прошу вас, помогите мне.

Томас бесшумно отступил в темноту, в другое помещение, прошел мимо тел Тины Маккей и репортера Джастина Флауаринга. Потом остановился, оглянулся.

Грязный зверек на полу напрягся, испуганно повернул голову. Потом снова позвал:

– Эй, кто здесь?

Дверь закрылась. Звук эхом пронесся по каменному мешку, и наконец темнота поглотила его.

И вдруг вспышка света больно ударила ее по глазам.

Аманда закрыла их руками, испуганно вскрикнула. Сквозь пальцы пробивался красный свет.

Медленно, с опаской отняла она ладони от глаз, моргнула, все еще ошеломленная; от страшной боли в голове ее мысли путались, но она стала понемногу привыкать к свету. Аманда огляделась. Она находилась в квадратном (приблизительно двадцать на двадцать футов и около десяти в высоту) помещении без окон, которое освещали четыре лампы под потолком. И ничего вокруг, кроме бетона, – никакого лаза. Она посмотрела на вентиляционную решетку, расположенную ровно над тем местом, где у стены лежал матрас. Кроме прохода в соседнюю комнату и вентиляции, других путей отсюда не было. Если бы ей только удалось отвинтить шурупы на решетке, в такое отверстие, пожалуй, можно пролезть.

Девушка прижала руки к голове, пытаясь выдавить оттуда боль, но, прикоснувшись ко лбу, чуть не вскрикнула. Справа от нее находился открытый дверной проем в помещение, где она нашла тела, там по-прежнему было темно. Потом Аманда опустила глаза и увидела на полу неподалеку от проема два пластиковых ведра и поднос.

Одно из ведер показалось ей пустым. В другом пенилась какая-то жидкость, а с бортика свешивался кусок фланелевой материи. Рядом лежали аккуратно сложенное бежевое одеяло и нераспечатанный рулон туалетной бумаги. На подносе стояли большой пластиковый кувшин с водой, пластиковый стаканчик, бумажная тарелка с ломтиками сыра и черного хлеба. На подносе Аманда увидела также несколько помидоров черри и яблоко. Жаль, что нет ножа, его можно было бы использовать как отвертку.

Она ухватила обеими руками кувшин с водой и начала жадно, с благодарностью пить. Делала это так быстро, что вода проливалась из ее рта, струилась по подбородку.

Когда Аманда наконец остановилась, кувшин был пуст почти на три четверти. Ей отчаянно хотелось осушить его до дна, хотя этого и то было бы мало. Но она не знала, когда ей принесут еще воды.

«Нужно ограничивать себя, нужно…

Время.

Я же теперь могу посмотреть на часы».

Время и дата.

7:55. Вторник. 28 июля.

Еще один малюсенький глоток. Она задержала воду, прополоскала рот, наслаждаясь – ну до чего же вкусно! – каждой драгоценной каплей.

«Боже милостивый. Два дня. – Паника охватила ее. – Два дня. Два! Сейчас семь пятьдесят пять утра или вечера?

Почему меня никто не ищет? Почему меня никто до сих пор не нашел?»

Она уставилась на еду, ухватила кусок сыра и ломтик хлеба, сунула их в рот, принялась жадно жевать. По ее щекам катились слезы.

«Майкл, ты хоть знаешь, что меня нет ни дома, ни на работе? Лулу, ты не удивляешься моему отсутствию?

Господи, да хоть кто-нибудь вообще думает обо мне?»

Она отпила очередной глоток драгоценной влаги, потом съела еще кусок хлеба с сыром и помидор, зрелый, восхитительный, невероятно сладкий, великолепный помидор. И сразу почувствовала, что сил у нее прибавилось.

«Думай.

Сегодня вторник. Может быть, утро вторника, а может, и вечер, кто его разберет. Прошло двое суток. Сорок восемь часов. Лулу, ты, наверное, теряешься в догадках, куда я могла подеваться? Пытаешься ли ты выяснить, в чем дело? Что ты сказала Майклу? Надеюсь, ты не думаешь, будто я валяюсь дома с какой-нибудь идиотской мигренью?

Что ты предприняла, черт побери?

Делаешь ты вообще хоть что-нибудь? Хоть что-нибудь, черт побери?»

Свет погас.