Кровное родство. Книга вторая

– Нет, – сказала Аннабел – Я ничего не видела. Помню только, что ты принесла Сноуболл в мою комнату, а наутро садовник носил ее к ветеринару.

– Я положила Сноуболл к тебе на постель и сидела с тобой, пока ты не заснула, – ответила Элинор. – К счастью, Шушу не проснулась – ее комната находилась в дальнем конце дома, над кухней… До сих пор помню, как я спокойно облила Билли бренди из бутылки, выстирала наволочку, потом, как могла, зашила свою рубашку.

Почти всю ночь я пролежала в постели без сна, в ужасе от того, что совершила. Мне безумно хотелось разбудить Шушу, но я боялась замешать и ее в это… убийство.

Элинор медленно оглядела сидевших перед ней женщин, ненадолго задерживая взгляд на каждом лице, чтобы понять, какова их реакция на ее слова.

Клер припомнилась фотография в серебряной рамке на тумбочке возле кровати Элинор, и она подумала: как, с каким чувством Ба засыпала каждую ночь рядом с этим улыбающимся лицом, зная, что лишила жизни обладателя этой улыбки. И тут вдруг Клер стало ясно, что ясноглазый парень, изображенный на фотографии, – это тот самый идеальный, совершенный супруг, которого Ба приказала себе помнить, а ее фантазия тщательно стерла из памяти образ пожилого, обрюзгшего алкоголика, развратника и садиста, которого она убила.

– Ну, я-то не могу сказать, что сильно жалею его, Нелл, – заговорила Шушу. – Билли был порядочным мерзавцем, который старался разрушить все, что ты делала для девчонок. По-моему, ему пришлось отправиться на тот свет потому, что ты должна была защитить их – от него.

– Вот и я говорю себе то же самое, – прошептала Элинор. – Но я знаю, что я… сделала это… чтобы защитить и самое себя.

– И все-таки я считаю, что Билли заслужил это, – твердо повторила Шушу.

– Бедная моя Ба, – сказала Аннабел. – Наверное, ты натерпелась столько страху…

– Нет, – ответила Элинор. – Вначале я была слишком зла, чтобы бояться. Мне было наплевать на то, что меня могут схватить, – хотя в то время за убийство вешали. Конечно, я испугалась, но уже потом, позже… и с этим страхом так и прожила всю жизнь. Меня бросало в дрожь, а сердце начинало бешено колотиться всякий раз, как сержант Уотсон подъезжал на своем мотоцикле к нашему дому. Но, слава Богу, речь всегда шла о каких-то обыденных делах. – Она взглянула на Шушу: – Мне так хотелось поговорить об этом с тобой! Но я так и не посмела. Мне было страшно даже заикнуться об этом кому-нибудь. Но я всегда думала: а может быть…

Шушу медленно кивнула:

– Да. Я знала.

– Как?!!

– Я довольно рано вернулась из церковного клуба и заснула, когда еще не было одиннадцати. Поэтому проснулась рано, часов в шесть, и хотела пойти на кухню приготовить себе чашку чаю. И тут я обнаружила Билли – до того, как горничная спустилась вниз. И увидела кое-что, на что ты не обратила внимания: обрывок твоей кружевной ночной рубашки. Он был зажат в кулаке у Билли. Ну, и я тихонько вытащила его, унесла к себе, а потом сожгла, чтобы никто никогда ничего не узнал.

– Почему ты сейчас решила рассказать нам обо всем этом, Ба? – нахмурившись, спросила Миранда. – После того, как столько лет хранила в тайне… Не ты ли говорила мне, что каждый человек имеет моральное право охранять свои тайны, чтобы защитить себя?

Элинор спокойно взглянула на нее:

– Потому, что я хотела, чтобы все вы поняли – и увидели, что я признаю это, – насколько опасно неверие в себя. И, может быть, единственная возможность для меня найти себе какое-то оправдание именно в том, что все это необходимо рассказать вам – вам, которые собственными глазами видели, чем обернулось простое неверие для всех нас.

Надеюсь, каждая из вас теперь понимает, насколько важно верить в свои силы и жить своей головой. А мне следовало понять это гораздо раньше. Тогда бы я не позволила Билли топтать себя или ушла бы от него; я бы как-нибудь устроилась в жизни, встала бы на собственные ноги – но я мало верила в себя и даже не попыталась сделать ни того, ни другого. – Она вновь обвела взглядом лица внучек и очень серьезно добавила: – Если бы в самом начале я дала Билли понять, что не стану выносить его выходок, его издевательств, возможно, все это не пошло бы вглубь и вширь. Терпимость и безнаказанность развращают.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – отозвалась Клер, думая о Сэме.

В разговор вмешалась Шушу:

– Ну ладно, теперь все мы знаем, что и как произошло, и, по-моему, нечего больше мусолить эту тему. Все уже в прошлом.

– Прошлое – всегда часть настоящего, – возразила Элинор. – И девочкам не следует никогда забывать об этом.

Оттолкнув стул, Клер выскочила из-за стола и, обежав его, крепко обняла бабушку.

– Я горжусь тобой, Ба! – воскликнула она. – Наконец-то ты решила повернуться лицом к правде.

– И я горжусь тобой, Ба, – серьезно проговорила Миранда, – потому что ты всегда, всю свою жизнь, боролась и выживала. Ты всегда была способна сама позаботиться о себе и жить своим умом, хотя ты никогда не верила в это. Тебе не нужны были ни защитники, ни руководители, хотя ты и думала, что нужны.

Когда она кончила говорить, Аннабел продолжила с надеждой: