Кровные чары

– Чинвенду, прости, но я вижу, что ты мне что-то не договариваешь. – Она прикрыла за собой дверь и медленно пошла по коридору влево. – Пойми, я должна знать правду. Это касается моего брата.

– Мадемуазель, – возмущенный голос принадлежал тому, кого Стефани меньше всего желала встретить. Тому, о ком она так опрометчиво забыла.

«Ну конечно, для кого же еще Чинвенду мог носить воду?» Она обернулась и ахнула.

Перед ней стоял Эдриан с недоумевающим выражением лица. На плече красовалась татуировка в виде надписи, но разобрать буквы в такой ситуации не представилось возможным. Стефани стоило бы посмотреть ему в глаза и извиниться за свое вторжение, но что-то пошло не так. Ее взгляд быстро скользнул от небесного омута глаз на распущенные мокрые волосы. Тяжелые от воды тонкие пряди ложились на мускулистую грудь. Одинокие капли соблазнительно медленно стекали по коже, вызывая россыпь мурашек. Девушка сосредоточилась на одной капле и проследила взглядом, как та скатилась по рельефному животу мимо ряда жестких светлых волос и растеклась крошечным пятном на штанах.

Это было крайне неприлично – так пристально разглядывать чужое тело.

– Вы бы оделись. – Стефани сняла с головы шляпку и спрятала в ней смущенное лицо. От подобного вида внутри проснулся маленький внутренний бесенок, который подначивал сыпать колкостями и в госпитале, и возле кондитерской, а теперь требовал разглядеть мужчину получше. Голос почти приказывал посмотреть на полуобнаженного мужчину еще раз. Тело лихорадочно затряслось, и девушка растерялась. Она видела голых людей на пляже возле шато. Полностью. Почему тогда так реагирует на него?

– Вы бы не врывались в чужие квартиры!

Стефани не видела лица интенданта, но по голосу понимала, что мужчина нахально ухмыляется.

– Мне надо было поговорить с Чинвенду. – Отговорка была слабой, но правдивой.

– Не думал, что мой слуга заслуживает такого внимания от вас, мадемуазель. Или он привлек вас своей… экзотической внешностью? – снова нотки ехидства в голосе.

– Что? – Стефани опустила головой убор на грудь. – Что вы…

Эдриан не позволил ей договорить. Он небрежно откинул волосы назад и продолжил рассерженным тоном:

– Я уже рассказал вам, что Чинвенду делал в палате вашего брата. Он читал молитву. И сказал, что он плохо знает луарский. Что перепутал «болезнь» с «бесом». Чего вам еще надо? – его голос звучал тихо и сурово, как скользнувшее по коже лезвие бритвы. – Почему вы пришли расспрашивать его? Зачем вам это? Разве вы не рады, что ваш брат жив?

Не ожидавшая от мужчины такой смены настроения, Стефани попятилась. Она беззвучно открывала рот, шевеля губами, как выброшенная на берег рыба. Та ее сущность, что брала верх в любой острой ситуации, вынуждала говорить колкости или даже грубить, неожиданно поникла. Невероятно глубокое и сильное чувство вины поглотило девушку с головой. Он был прав. Ей не следовало сюда приходить. И зачем только она решилась подняться в квартиру?

Эдриан продолжал выказывать свое негодование и медленно надвигался на гостью. Стефани делала маленькие шажки, боясь обернуться и посмотреть, куда идет. Сминая пальцами шляпку, она всматривалась в небесно-голубой омут его глаз, который будто покрылся ледяной коркой.

Под этим холодным взглядом Стефани превратилась в маленькую девочку, которую всегда так тщательно скрывала. Прятала от посторонних глаз за маской вспыльчивой гордячки, которая умела стрелять, фехтовать и грязно ругаться. Почему его возмущение и гнев смогли проникнуть так глубоко в ее душу, точно пронзившая тело шпага? Как так получилось, что видеть его рассерженным было больно и она чувствовала себя бесконечно виноватой в этом? Кто он такой, чтобы заставлять испытывать столь сильные эмоции?

Только один человек мог вызвать подобные ощущения. Отец умел докапываться до настоящей Стефани и заставлять ее стыдиться своих поступков. Только он умел проникать словами так глубоко в разум и сердце дочери. Но как это удалось Эдриану?

– О чем вы вообще думаете, заходя в чужую квартиру к мужчине? В чужой дом? А если вам причинят вред? А если похитят и сотворят с вами что-нибудь ужасное? – нескончаемо продолжал он. – Вы то в лесу одна разъезжаете, то по домам ходите. Ничем хорошим для вас это не закончится.

Девушка чувствовала, что сдалась под чужим натиском. Полный горечи и обиды ком встал в горле, а глаза застил страх. Тот самый страх, что впервые проявился, когда умерла мама. Страх, который усилился, когда при загадочных обстоятельствах во время ссоры с дядей умерла тетя. Она видела, как они ругались, как та скатилась по лестнице, но что послужило причиной падения, не знала – отвернулась в тот момент. Страх, который всегда воспламенялся, когда Филипп кричал на Изабель. И сейчас в лице Эдриана она увидела то, чего всегда боялась, – чужую властность, угнетение и злобу. Играть во взаимные колкости – это одно, совсем другое – испытывать, как тихий ужас вонзает в ее сердце морозные иглы.