Кровные чары

Осознание вызвало ледяные капли пота на спине. Как она могла так низко пасть? Стефани всегда воротила нос от мужчин и не хотела верить, что к ним можно искренне привязаться. Считала влечение глупостью, выдумками поэтов и бродячих певцов, даже болезнью, но не обыденным желанием. Обещала себе никогда ни с кем не связываться, не влюбляться, а отправиться в путешествие. Стать свободной, независимой. Не позволять очаровывать себя. Не поддаваться соблазну испробовать вкус плотских утех. И что теперь? Она проявила слабость! Проиграла в борьбе. Да что там. Никакой борьбы-то и не было. Так… лишь один пылкий поцелуй.

В уголке глаза сформировалась предательская слеза. Крупная и горькая, она скатилась по щеке и остановилась в уголке рта. Стефани ощутила солоноватый вкус.

– Нет мужчин – нет слез. – Она хмыкнула, убеждаясь, как была права в тот день в разговоре Изабель. Новый всхлип подкатил к горлу и сжал его колючими стальными перчатками, но девушка не позволила отчаянию завладеть собой. – Надо было лечь под страхом смерти одной в той комнате. Все равно ничего не случилось бы! Оборотень не нашел нас. А он? Он бы отправился к кому-нибудь. А так получилось…

Очернить себя так сильно у Стефани не повернулся язык. Девушка утерла слезы. Нельзя так самоунижаться. Все непременно наладится. Может, и нет у него никаких намерений насчет женитьбы, да и пока она не согласилась на брак, мечта путешествовать все еще жива. Ничего толкнуть ее на замужество не могло. Ночью они вовремя прервались и не могли зачать ребенка.

Нельзя сдаваться. Отец любит ее, поймет и простит плохое поведение. В конце концов, может, Стефани и не была образцовой дочерью, но за ней не водилось грязных историй. Так что надежда вернуть все на свои места жива.

Вскоре вернулась Лидия с книгой и порцией эклеров. Стефани поблагодарила камеристку за выполненную просьбу и вновь отправила в лавку. Она попросила принести словарь бидарского языка. Медлить нечего: весной она отправится на корабле в путешествие, и первой страной посещения станет Бидария – самая крупная колония королевства. Ей нужно выучить местный язык. И чем раньше она начнет, тем лучше.

Лидия вновь ушла, а с новой книгой и любимым лакомством Стефани повеселела. Камеристка уговорила непоседливую госпожу устроиться в кровати хотя бы до ее возвращения. Она взбила подушки и разложила их вокруг хозяйки так, чтобы той было удобно сидеть.

Девушка позволила позаботиться о себе, ощутив облегчение. Но невесомость быстро улетучилась, как только за Лидией закрылась дверь. В присутствии кого-либо сдерживать переживания легче, чем в одиночестве. Дурные мысли навеял и новый роман, первые главы которого начинались с вопроса о чести и бесчестии.

– М-да, – обреченно выдохнула Стефани, откинув голову на подушку. Она сглотнула подступивший к горлу ком.

Дверь спальни распахнулась. Девушка вздрогнула от резкого звука, встала и уже приготовилась метнуть книгу в посетителя, но вовремя остановилась.

На пороге стоял отец.

– Папа́. – Она искренне улыбнулась родителю, взволнованный вид которого ужалил в самое сердце. Вмиг желание обнять, чтобы вновь оказаться в теплых заботливых руках, сменилось удушающим чувством вины.

– Стефани. – Граф поспешил к дочери. Он присел рядом с ней на кровать. Не проронив ни слова, мужчина потянулся к ней. Девушка ответила на порыв крепким объятием.

– Пр-рости. – Она шмыгнула носом, вдыхая аромат его духов. От отца всегда веяло тонким приятным запахом, который нес с собой воспоминания о тех светлых безоблачных днях, когда окружающий мир был похож на сказку. Когда не было ни забот, ни страхов, ни переживаний. Только отец – грозный защитник, готовый уберечь от любых невзгод. Который способен взмахом руки прогнать монстров из-под кровати, а словом – вмиг развеять печаль.

– Не знаю, где тебя носило, но главное, что ты жива, – просипел господин де Монклар. – Я уж думал, что ты сгинула на улицах Сент-Пьера. Думал, что тебя растерзали волки!

Стефани безмолвно раскаивалась, понимая, что не может больше сдерживать себя. Граф все причитал, повторяя то, что рассказывала Лидия. Говорил о том, в каких страшных муках провел ночь. Слышать от него подобные речи было несравнимо больнее, чем от болтливой камеристки. Каждое его слово будто удар раскаленного кинжала. Оно врезалось в грудь, возило острием внутри и уносило с собой крохотные частички души.

– Я так рад, что могу обнять тебя, услышать твой голос, – продолжал господин де Монклар. – Думал, что больше не увижу тебя живой. Что твое обглоданное тело найдут утром стражники, и все представлял, как буду хоронить тебя рядом с Беатриче.

Имя матери прозвучало так надрывно, что Стефани отстранилась, заглянув отцу в лицо. Она боялась, что от переживаний ему станет плохо.