Анджела, которая постоянно напоминала мне, что делать и чего не делать? Анджела, которая учила меня правилам и обычаям тюрьмы?
– Это только верхушка айсберга, – добавил кто-то. – Она и травкой приторговывала. Держала запасец в шкафу с материалами для занятий, можете себе представить? Так ее и поймали – она заказала запасной ключ специально для заключенных, которым передавала наркотики. При обыске в корпусе «Б» нашли.
Шкаф с материалами!
– Идиотка, – фыркнул кто-то. – Если уж берешься нарушать закон, научись хотя бы следы заметать!
Я промолчала, стараясь уложить услышанное в голове. Как же я могла быть такой наивной?
– Она, наверное, пошла на это, чтобы выплатить долги мужа, – прибавила первая женщина. – А теперь сама за решеткой. Лишнее подтверждение того, что здесь каждый не тот, кем кажется.
После обеда я с огромным трудом сосредоточилась на оставшихся уроках. Меня пошатывало. Мне передали короткую записку от начальника тюрьмы, в которой он снимал с меня обвинение в том, что я якобы не заперла шкаф. Официальных извинений я не дождалась, но факт очевиден: моя так называемая подруга Анджела попыталась подставить меня, чтобы скрыть свое преступление. Видимо, это она сообщила начальству об «открытом» шкафе с материалами. Но почему она тянула? Чтобы я ее не заподозрила? Я уже не первый раз слышу о конфликтах между сотрудниками тюрьмы.
Что я делаю в этом ужасном месте?
Ноги у меня еще слабые после мерзкого гриппа. Чем скорее доберусь домой, тем лучше. Я села за руль и уже собиралась отъехать, когда пропищал телефон: имейл из колледжа.
Свинцовый Человек хотел записаться на мой весенний курс, но мест не оказалось. Он спрашивал, не буду ли я возражать против одного лишнего студента.
Я ощутила прилив радости, сменившейся сомнением, но пересилившей его.
Через минуту телефон зазвонил. Клайв? Нет, конечно, у него нет моего номера. Звонила мама.
– Все в порядке? – спросила я.
Я часто начинаю телефонный разговор с мамой этими словами, и она тоже. После несчастного случая мы обе живем со страхом, что ее или меня постигнет новая трагедия и вторая из нас останется совсем одна.
– Дорогая, не хочу тебя волновать, но у нас кое-что произошло.
Я слушала, ошеломленная рассказом. Свинцовый Человек сразу перестал быть важным, и даже вероломство Анджелы отошло на второй план.
Сидя за рулем, я позвонила в тюрьму на коммутатор сказать, что вынуждена отменить завтрашние занятия по семейным обстоятельствам.
Затем я завела мотор. Кровь тяжело пульсировала в голове.
Глава 24
Китти
– Китти, зайди ко мне, пожалуйста.
Происходило нечто из ряда вон – Помыкашка обращалась непосредственно к Китти, а не к одной из медсестер, будто Китти была в состоянии встать и пойти.
– Джонни! – вскрикнула она, когда ее ввезли в кабинет.
К ее облегчению, он, переваливаясь, подошел и обнял ее тепло и крепко. Послышался «ах» и «осторожнее с ее бедной рукой» от мамаши Джонни. Остальные присутствующие нахмурились.
– Мне тебя так не хватало, – заплакала она.
– Я по тебе очень скучал, – признался Джонни, вытирая ей щеки, и гневным взглядом обвел всех сидящих в комнате: – Мы хотим оставить нашего
– Ребенка? – залопотала Китти. Она чего-то не знает? – Какого ребенка?
– Ты беременна! – сообщил Джонни, опускаясь на колени возле ее кресла. – Вот здорово! У нас будет собственный ребеночек, настоящий младенец!
Серьезно?! А как это вышло?
– Полная нелепость, – фыркнул человек в костюме, стоящий рядом с матерью Джонни. – Она даже говорить не может, какая из нее мать?!
– Дорогой, будь же великодушен!
Открылась дверь кабинета, и вошел Дряблая Физиономия, про которого все говорили, что это ее отец.
– Нет! – Китти заметалась в кресле. – Я не хочу, чтобы он тут был!
– Китти, не бесись, мы все уладим, обещаю.
– Пошел к черту! Убирайся!
– Нельзя ли удержать мою дочь и не давать ей биться головой о металлическую спинку? И почему у нее нечесаные волосы? Если ей приходится носить шлем, это не причина не расчесывать концы!
Волосы! Китти вдруг вспомнила, как Дряблая Физиономия водил ее к парикмахеру. Она была совсем маленькой – ноги не доставали до пола, но, сидя перед большим зеркалом, чувствовала себя взрослой. «Мы хотим подстричь челку», – сказал однажды отец.
Но воспоминание тут же погасло.
Тогда он вроде был хорошим, но потом… ах ты, черт! Воспоминание пропало, утянув за собой и остальные и оставив вместо себя страх и ярость. Обрывки памяти путались, как петли на вязании во время трудовой терапии, и ни один не имел смысла.
– Разрешите мне сказать.