Кровные сестры

– Теперь только до завтрака, – сказал юнец с тонким носом уже не так самоуверенно, как на моем уроке. Я вдруг поняла, что такое лишение свободы. Нельзя сделать себе чашку чая, как дома, нельзя позвонить – общий телефон в коридоре, разумеется, не работает.

Я встала.

– Выйду на минуту, подышу свежим воздухом.

– Нельзя, – тут же отозвался молодой человек. – Это днем можно расхаживать где хочешь.

Об этом мне не сказали.

– Но это же тюрьма открытого типа!

Мой собеседник пожал плечами:

– Только по названию. А вообще тут будто сидишь в картонной коробке без крышки. Дашь деру – окажешься в металлическом ящике с притертой крышкой.

– Нарисуйте это, – вдруг сказала я. – Нарисуйте ящик – и себя в ящике, как вы пытаетесь выбраться на свободу.

В его глазах загорелся интерес, и юнец погрузился в работу.

– Мисс, самогончику не хотите? – прошептал заключенный, которого я не знала.

– Засохни, всех спалишь, – шикнул на него прыщавый парень. – Мы тут бражку ставим из сахара. На вкус ничего.

Послышался громкий звон колокола – я сильно вздрогнула. Ученики начали складывать свои карандаши.

– Пора ложиться, – вздохнул толстяк, предлагавший душ. – Вы лучше не засиживайтесь, мисс, иначе попадете на карандаш.

Сперва я решила, он имеет в виду порку.

– Это вроде черной метки, – объяснил прыщавый. – После третьей теряешь привилегии. Домой звонить не сможешь, или дополнительный наряд дадут. – Он ухмыльнулся: – Я на этой неделе драю сортир. Только посмотрите на мои ногти!

Под ногтями у него была черная кромка. Меня затошнило.

Меня поразило, насколько зависимой и бесправной становишься в этих стенах, хотя я не заключенная. По дороге в мою камеру мы с охранником прошли мимо Мартина, моего талантливого новичка, сидевшего на койке в камере с открытой дверью. Он смотрел в сторону, немного отвернувшись. Рубцы глянцево блестели в электрическом свете. Его выражение лица показалось мне высокомерным – а может, он просто глубоко задумался.

– Здравствуйте, – сказала я.

– Здравствуйте. – Мартин вздрогнул, будто его застали за чем-то недозволенным, и протянул мне руку. Но ему ли не знать, что нам запрещен любой физический контакт с заключенными? Мне стало нехорошо от страха: а вдруг он оскорбится? Я притворилась, что не заметила протянутой руки.

Если его что-то и задело, он не подал виду.

– Добро пожаловать.

– Что-то вас давно не видно на занятиях.

– Простите, дежурил на садовых работах. Очень соскучился по вашим урокам.

Это приятно.

– А вы нарисуйте что-нибудь для нашей выставки. Буду очень благодарна, у вас ведь настоящий талант.

Мартин явно остался польщен.

– Спасибо. Может, и нарисую.

Охранник нетерпеливо ждал – в его глазах читалось неодобрение такого панибратства с зэком. Он прав, конечно.

– Спокойной ночи, – пожелал он, пропуская меня в камеру.

И закрыл дверь. Язычок замка лязгнул, встав на свое место. Оказавшись в одиночестве, я сразу потеряла покой. Мне вспомнился залитый кровью глаз Барри-Деда – и страшный кипяток с сахаром.

И я сделала то, что делала всегда, чтобы прогнать страх: села и принялась рисовать. Я рисовала себя, сидящую в камере под мрачным покровом ночи. В карандашные линии я вкладывала охватившие меня страх, вину, зависть.

В окошко постучали. Сперва я решила, что это дождь, но потом разглядела ветку дерева. Я задернула вытертые занавески. Стук действовал на нервы. Не будь дурой, сказала я себе, на окне же решетка! Никому сюда не пролезть. Правда, и мне не вылезти… На меня немедленно напал приступ клаустрофобии.

Спохватилась я примерно в час ночи. Совсем заработалась!.. Койка оказалась до странности узкой даже для такой худышки, как я, и почему-то слишком высоко над полом. Подушка просто каменная – сразу вспомнились жалобы заключенных на жесткую постель (я еще думала – надо же, неженки какие). Теперь я их понимала.

Но сон не приходил – слишком тихо. Слух невольно искал дневного тюремного гама и суеты. Дома я люблю слушать шум проезжающих машин – это значит, я не одна. А здесь, где собраны, наверное, самые исковерканные и сложные людские судьбы, царит мертвенная, жуткая тишина.

И промозглый холод. Встав, я натянула дневную одежду поверх пижамы. Стало теплее, но меня по-прежнему била дрожь.

И тут послышался отчетливый звук открываемого окна. Да что за чепуха, это ветка стучит по стеклу! Но окно действительно открылось.

Я резко села на кровати.

– Кто здесь? – хрипло спросила я.

Через занавески в камеру проникла темная фигура.

От страха крик застрял в горле.

Глава 37 Эли

Июнь 2001 г.

– Китти, ну, ты готова наконец? – заорала я с первого этажа. – Из-за тебя мы на автобус опоздаем!

Сегодня последний день занятий и четвертной концерт. И я получаю приз. Он мне очень нужен, раз уж я наверняка провалилась по истории. Мне и результатов дожидаться не надо (оценки будут в августе), сразу могу сказать.

И все по вине моей сестры – ее виноватая мина стала достаточным доказательством. Такая подлость вполне в ее духе. Но и для нее настал час расплаты.