Кровные узы

Она долго рассматривала заведение, в котором ее мать содержалась последние двадцать восемь лет. Глядя на те условия, в которых она жила, Ким почувствовала себя так, словно предала память своего брата.

Неожиданно она вспомнила тот день, когда мертвое тело Мики практически вырвали у нее из рук. Она крепко держалась за него, пока ее пальцы осторожно не разжали. Он не шевелился уже двое суток, но ребенок в ее душе все еще верил, что взрослые смогут его спасти.

Когда его уносили, она кричала. И хотя тело брата было теплым не от того, что он был жив, а потому, что лежал возле батареи, Ким все равно почувствовала себя голой, когда его забрали. Она чуть не оглохла от своих собственных криков, когда умоляла взрослых не уносить Мики. Постепенно эти крики боли перешли в бесконтрольные рыдания, и она окончательно попрощалась с ним.

В тот момент Ким хотела умереть. Она хотела, чтобы ее унесли так же, как ее брата-близнеца, чтобы они никогда не расставались.

А потом она погрузилась во мрак.

Прошло две недели, прежде чем в больнице смогли поправить ее здоровье. Работу медицинского персонала осложнял тот факт, что им приходилось бороться за жизнь человека, который не хотел жить.

Ким так хорошо ощущала свою близость к Мики, что почти могла до него дотронуться. Его бледное, испуганное лицо маячило перед ней, и она мучительно пыталась коснуться его, соединиться со своей любящей, нежной, ласковой половинкой…

Но ей не давала покоя холодная ярость, которая заполняла ее всю без остатка. Эта ярость лишала ее покоя и манила, как повторяющийся кошмар.

Именно это чувство и давало Ким силы жить.

Когда она достаточно окрепла, незнакомец со светлыми волосами и без лица появился в палате и забрал ее из больницы.

Небольшая, ничем не примечательная машина довезла ее до Фэйрвью-холла, расположенного в пригороде Тивидейла.

Приют размещался в новом уродливом здании. Это была функциональная бетонная конструкция, которая, казалось, росла прямо из земли. Крохотные окна, глубоко спрятанные в стенах здания, напоминали пуговицы на наволочке для подушки.

Слева от здания приюта находился литейный цех, днем и ночью курившийся серым дымом, а справа – вонючий мусороперерабатывающий завод.

Внутри было ничуть не теплее, чем снаружи, несмотря на теплое июньское солнце.

Короткая беседа – и передача ребенка была завершена.

Ким оказалась дома.

Ее провели по коридорам, похожим на те, которые она видела в больнице, и оставили в комнате на втором этаже с так высоко расположенным окном, что до него невозможно было дотянуться.

Две из трех кроватей были заняты – на тумбочках возле них стояли фотографии, лежала бижутерия, записная книжка и пара очков. Третья койка была свободна.

Женщина поставила на нее сумку. Ким знала, что в ней находится одежда, но не знала, откуда она взялась. Зато девочка точно знала, что ей она не принадлежит. У нее просто не было своих вещей.

Она вывернулась из-под руки, которая лежала у нее на плече.

– Можешь начинать устраиваться, – сказала женщина.

И Ким сразу же поняла, что не устроится никогда. Так и получилось[53].

* * *

И вот теперь она смотрела на этот умиротворяющий пейзаж и на указатель, на котором было написано «Олений парк», и пыталась смириться с парадоксальностью того, что ее поселили в холодную функциональность Фэйрвью, в то время как ее мать разместили здесь и лечили в окружении идиллического великолепия Бардсли-хаус.

Стоун уже собралась было открыть дверь с табличкой «Приемный покой», когда у нее за спиной раздался голос:

– Добрый день. Я могу вам чем-нибудь помочь?

Ким не надо было оборачиваться, чтобы понять, что к ней обращается Лили, женщина, с которой она общалась по телефону вот уже шестнадцать лет. И, несмотря на ее «предательство», инспектор не смогла сдержать улыбку, оборачиваясь на знакомый голос.

Лили была одета в яркую блузу с рюшами, которая свободно смотрелась на ее крупном теле, и в простые черные брюки. У нее были короткие волосы, выкрашенные в светло-каштановый цвет, а в ушах покачивались серьги с изображением филина. Ким не могла не подумать, что эта женщина была создана на роль бабушки. Ее было легко представить себе за плитой, занятой приготовлением воскресного ланча, в ожидании целой кучи детей, включая только начинающих ходить карапузов.

– Ким Стоун, – произнесла детектив, протягивая ей руку.

На лице Лили стала медленно расцветать улыбка. Она проигнорировала протянутую ей руку, сделала шаг вперед и крепко обняла посетительницу.

– Ким, я так рада, что вы приехали! – сказала она, наконец, отступая на шаг. – После всех этих лет…

Стоун знала, что ее ни в чем не обвиняют. Лили много раз приглашала ее сюда, но каждый раз получала твердый отказ.

Инспектор не хотела сразу признаваться в том, что приехала только для того, чтобы заполучить нечто, находящееся у ее матери.

– Я просто… – начала она неуверенно.

– Неважно. Вы же приехали, – тепло произнесла Лили.