Кровные узы, или История одной ошибки

Приехав в больницу, вопреки своим ожиданиям, я узнала, что его оставили на всю ночь под наблюдением. Я сидела у кровати Джейми, равнодушно держа его руку. В его глазах я прочла, что он тоже знал, в чем дело, и что он не собирался объяснять это докторам: крошечный ребенок Сары и Стива инициировал его ген сопереживания. Его дар. Его проклятие.

Джейми и Мэгги вернулись в «Сторожевой Баркас», а мать Сары осталась на неделю у Уэстонов. В первую ночь у Мэгги были сложности с детской кроваткой – она не могла заснуть в ней, поскольку не спала там уже год, и я слышала, как Джейми ночью постоянно вставал и подходил к дочке. Он ночевал в гостевой комнате, и я была рада, что не постелила ему вместе с собой.

Его присутствие в доме вызывало у меня чувство неловкости, особенно во второй вечер, когда приехал Маркус, чтобы навестить своего брата и племянницу. Маркус и я занимались любовью лишь один раз. На следующий день, протрезвев и испытывая раскаяние, мы поклялись, что такого больше не будет, и твердо придерживались своего обещания. Но мы оставались рядом, мы были эмоционально связаны, чего у меня никогда не происходило с Джейми, и я чувствовала огромную неловкость, когда оба брата оказались вместе.

Вечером Маркус играл с Мэгги на полу.

– Послушай, Джейми, – внезапно проговорил он. – Я бы хотел попробовать… короче, заняться работой с недвижимостью, о которой ты говорил со мной.

Я заметила удивленный взгляд Джейми и его улыбку. Он, вероятно, подумал, что Маркус наконец взялся за ум. Но я знала побудительный мотив Маркуса – старое доброе чувство вины. В те минуты, когда я была в состоянии рассуждать здраво, меня посещали те же чувства. Независимо от причины, внезапное потепление отношений между братьями слегка успокоило мои расшатанные нервы.

Первые несколько дней Джейми собирался оставаться после работы дома, чтобы помочь Мэгги адаптироваться после возвращения в «Сторожевой Баркас», но на второй день он получил звонок из пожарной команды и должен был уехать. Он успел только уложить Мэгги спать, и я надеялась, что он вернется раньше, чем она проснется. Когда Джейми уехал, первой моей мыслью было вынуть из холодильника бутылку вина, но я знала, что потом не смогу остановиться. Мне хотелось быть в форме, если вдруг Мэгги проснется. Итак, вместо выпивки я решила ненадолго прилечь, оставив дверь в комнату Мэгги открытой.

Я проснулась от пения, доносившегося из детской.

– Папа, папа, папочка.

Я встала и направилась туда. Мэгги стояла в своей кроватке и, держась за перила, напевала:

– Папа, папа…

Она увидела меня, и ее глаза расширились.

– Привет, детка. – Я старалась, чтобы мой голос звучал приветливо.

Мэгги издала вопль и бросилась лицом на подушку.

– Папочка, – вопила она. – Папочка!

– Папа должен был уехать на работу, но он скоро вернется. – Я погладила ее по плечу, но она с воплем отпрянула от меня.

Дрожащими руками я вынула ее из кроватки. Она извивалась и отталкивала меня, и пришлось опустить ее на пол.

– Папа! – Она выбежала из комнаты, роняя пеленки, вероятно в поисках Джейми. Беспомощно глядя на нее, я тащилась из комнаты в комнату, боясь, что она обо что-нибудь ударится. Входная дверь, слава богу, была закрыта, потому что она подбежала к ней и стала дергать ручку, пытаясь вырваться наружу.

– Иди ко мне, детка, – сказала я. – Мне надо тебя переодеть.

– Неееет! – Она шлепнулась на пол в гостиной и начала вопить и звать папочку. Я стояла, уставясь на нее, и не знала, что делать.

В конце концов я уселась рядом с ней на пол. Я не прикасалась к ней, просто начала тихо говорить – о том, что папа скоро вернется, что надо встать и перестать плакать. Не знаю, слышала ли она меня вообще. Я даже попыталась спеть ей детскую песенку, которую внезапно вспомнила. Крики не прекращались. Я встала, подошла к ящику с игрушками и стала одну за другой вынимать их, разговаривая с каждой.

– Какой замечательный пазл! Мэгги поможет мне его сложить?

Она не обращала на меня внимания. Я взяла одну из детских книжек и стала читать, а она продолжала вопить.

Она ненавидит меня, просто ненавидит.

Я взяла из холодильника вайн-кулер и, не отрываясь, с огромным наслаждением выпила его до дна.

Вернувшись в гостиную, я сняла с полки книжку о воспитании детей, которую так долго и тщательно изучала во время беременности. Вспышки раздражения надо переждать, говорилось в ней. Я включила телевизор – там шел какой-то старый фильм – и стала смотреть, почти не видя экран от слез. Моя дочь ненавидела меня, но разве можно ее винить? Я была ужасной матерью.

Вспышка раздражения длилась сорок пять минут. Вопли постепенно стихли, и Мэгги в конце концов уснула на полу. Я встала, взяла ее на руки и отнесла на кушетку. От нее пахло мочой, но я не хотела рисковать и менять ей подгузники, чтобы не разбудить. Она тихо посапывала у меня на руках. Я покачивала ее, мягкие волосы касались моей щеки.

– Я люблю тебя, – сказала я, но поняла, что это совсем не так. – Извини, – прошептала я.