Кровный долг

В комнату тихо входит официантка. Она кладет на стол два меню. У меня подложка черная, а у Грейсона темно-красная.

Нетрудно понять, почему.

Она наполняет нам воду, избегая зрительного контакта, и спрашивает, хотим ли мы вина.

Грейсон говорит «нет», в то время как я говорю «да». Он снова говорит «нет», и женщина уходит.

— Я хотела вина.

Он отрывается от своего меню.

— Со временем, Деми.

Я стискиваю зубы.

— Я больше не пленница.

— Нет, это не так. Ты сможешь пить вино, если съешь не только лакрицу.

Кипя от его ответа, я сжимаю губы в тонкую линию и жду возвращения официантки. Я уже знаю, что хочу, болоньезе.

Грейсон закрывает меню и постукивает по нему пальцем.

— Я не пытаюсь тебя разозлить.

— Ты это делаешь.

— Деми…

Официантка возвращается.

— Что я могу вам предложить, мэм? — подсказывает она, все время глядя на свой блокнот, как будто от этого зависит ее жизнь.

— Болоньезе, пожалуйста.

Она что-то пишет в блокноте.

— Для вас, сэр?

— Рибай, редкий, и кровяной тоник.

Напитки, настоянные на крови, для меня не новы. Вампиры давным-давно открыли свои собственные клиники крови, платя людям за их кровь, как это делают клиники плазмы. Люди любого происхождения часто посещают клиники. Полученная кровь продается в бутылках. Я видела, как ее использовали для смешивания напитков, заправки для салатов или употребляли в виде коктейлей.

— Ты не пьешь из вены?

Грейсон отпивает воду.

Вампирам не нужна вода или пища, чтобы выжить, но человеческие привычки сохраняются у тех, кто был обращен. Прирожденные вампиры — те, кого родили родители-вампиры, — обычно не утруждают себя употреблением пищи, поскольку все, что они когда-либо знали, — это кровь.

— Зависит от моего настроения. Я не очень люблю пользоваться фидерами, и мне лень найти желающего участника.

Я киваю и тихо выдыхаю воздух.

— Не все ли равно, от кого это исходит? Кого это волнует, пока это кровь, верно?

Он морщит нос.

— Очень важно, от кого и чего это происходит. Кровь животных явно безвкусная. Предпочтительнее человеческая кровь, но у каждого уникального штамма ДНК свои вкусовые нотки. Как у вина.

— Какая я на вкус?

Он прочищает горло.

— Проблемная.

Я щурюсь на его шутку и поднимаю бровь.

— Я серьезно, какой у меня вкус?

— Медь — самая тяжелая нота в крови любого человека. Отсюда разнообразие вкусов и особенностей поведения, которые влияют на вкус.

— Не то чтобы мне не понравилась лекция, но ты не против перейти к сути?

Он улыбается.

— Корица, кардамон и вишня.

— Ага, — говорю я, теребя свернутое серебро. — Итак, вкусно?

Почему меня волнует, думает ли он, что у меня хороший вкус? Я беру свои слова обратно: это, безусловно, самый странный разговор, в котором я когда-либо участвовала.

— Можно и так сказать. — говорит он, отклоняясь, наблюдая, как официантка возится с дверью.

Наконец она открывает ее, принося с собой блюдо, полное еды и напитка Грейсона.

От моего блюда поднимается пар; оно вкусно пахнет. Я беру одну из хлебных палочек и откусываю от нее, пока она ставит тарелку Грейсона на стол. Лужица крови окружает едва разогретое мясо. Тоник для крови, который он заказал, светло-красного цвета, намного светлее, чем флакон с кровью, но не совсем розовый.

Официантка снова выбегает из зала. Я игнорирую Грейсона и ем свою пасту, старательно избегая смотреть на него, на случай, если из-за этой истории с кровью у меня пропадет аппетит. Я умираю с голоду, и прошло много времени с тех пор, как я ела приличное итальянское блюдо.

Грейсон отхлебывает из своего напитка, и этот звук привлекает мой взгляд к его рту. Напиток окрашивает его губы в красный цвет, и он вытирает случайно попавшую капельку салфеткой. Он замечает, что я наблюдаю за ним, и пододвигает напиток ко мне.

— Хочешь попробовать?

Я качаю головой.

— Нет. — говорю я и продолжаю есть.

Он пожимает плечами и принимается за свое кровавое блюдо. Мясо все еще достаточно сырое, я не удивлюсь, если оно встанет и начнет отбивать чечетку. Вот почему люди становятся вегетарианцами.

Нет, не мысль о мясе, отбивающем чечетку, а осознание того, что мясо отвратительно. Стейк никогда не вызывал у меня отвращения, но прямо сейчас у меня начинает скручивать желудок. Грейсон одобрительно хмыкает.

— Блин. — я бросаю вилку и сажусь. По крайней мере, он подождал, пока я почти наемся, прежде чем начать.

— Я чувствую твое осуждение, Деми. Такова моя природа, ты не можешь меня за это винить.

Черта с два я не могу.

Наблюдать за тем, как он пережевывает пищу, для меня слишком, поэтому я останавливаюсь на наблюдении за посетителями. Женщина запрокидывает голову и смеется, жест такой беззаботный. Ее кавалер тоже смеется. Я хмуро смотрю на них.

Осознают ли они, где находятся?

Затем я замечаю заостренный кончик одного из ее клыков. Я прищуриваюсь и внимательно осматриваю остальных посетителей. Большинство из них до смешного красивы; иногда я замечаю вспышки клыков. В этом ресторане полно кровососов.

Неудивительно, что официантка такая пугливая. Я была бы в шоке, если бы мне пришлось работать здесь, зная, кого я обслуживаю.

— Ты сыта? — голос Грейсона полон беспокойства.