Круча

— А ты в этом сомневалась? — вмешивался в разговор Сандрик. — Не только райком, МК свой есть. Собственными ушами слышал, как Геллер звонил по телефону в гараж из нашего коридора и от имени секретаря ЦИК Сапронова вызывал автомобиль. Для кого? Конечно, для своих агитаторов.

— А как же им быть? — возражал Михайлов, хотя трудно было понять, серьезно или ради проформы. — Надо войти в их положение. Оппозиционеры тоже хотят свои взгляды защищать.

— Значит, узаконить два МК?..

— Какие взгляды? — возмущалась Ольга. — Резолюция единогласно принята в ЦК, ее надо защищать.

— Ты, Саша, — доказывал Михайлову Пересветов, — как тот петух, перед носом которого по полу провели меловую черту, и, кроме нее, он ничего не видит и голову не может поднять. Ты уставился в принцип демократизма, абсолютизируешь его и забываешь о централизме.

— Он понимает демократизм по старому анекдоту, — шутил Флёнушкин, — как одного студента в поезде разбудили ночью и говорят: «Вставай, свою станцию проедешь!» А он проснулся, огляделся вокруг и отвечает: «Принципиально не могу, большинство спит». И проехал свою станцию.

— Ругай назначенство, да знай меру, — продолжал Костя. — Не расширяй партийную демократию до свободы фракций, не то можешь такое увидать, что сам не обрадуешься. Это меньшевики при любых условиях честили большевиков за «назначенство», за «недемократические методы», за «дирижерскую палочку Ленина». А партия с этими методами в подполье революцию подготовила. Всякому овощу свое время: стал заново консолидироваться на заводах рабочий класс, мы расширяем в партии демократию, а случись, например, война, демократию придется, может быть, снова временно урезать…

Саша с этими доводами как будто и соглашался, но его расстраивала резкость борьбы с обеих сторон. Он хотел бы рассудить борющихся с полной, как ему казалось, объективностью. Намеки Троцкого на «перерождение» старой гвардии Саше не нравились. Но когда Сталин ответил Троцкому большой статьей в «Правде», Михайлов говорил Пересветову:

— Некорректно! Зачем напоминать Троцкому его прошлое? Да еще в такой форме: Троцкий-де «по недоразумению» причисляет себя к старой гвардии большевиков. Это разжигает страсти!

— Ты что же, хочешь, чтобы большинство ЦК утиралось, когда ему в лицо плюют? — запальчиво возражал Костя. — Генеральный секретарь ЦК не мог пройти мимо клеветы о «перерождении» большевистских кадров.

— Можно было вежливо ответить.

— Почему же ты не требуешь вежливости от Троцкого?

— Я и от него требую. Я его не одобряю.

— Но он первый начал! Пусть бы признал ошибку, тогда бы с ним и разговаривали мягко.

— Да что ты раскипятился? — улыбался Саша.

— Как же не кипятиться? Ты, как ребенок, поддаешься гнилой дипломатии! Валишь с больной головы «а здоровую… Хочешь приписать обострение борьбы большинству ЦК. Разве ЦК напал первый?

— Вот из такой горячности, как у тебя, — рассудительно замечал Саша, — и вытекает раскольничество и фракционность.

— Из моей горячности они вытечь никак не могут, потому что я отстаиваю позиции большинства. Тебе хочется мира в партии, — мне тоже; но раз какая-то группа срывает с таким трудом достигнутое единство, то без борьбы с ней мира восстановить нельзя. Тут уж нечего плакаться, коли ей влетит по первое число.

3

От «дискуссионных» тем некуда было деться. Они мешали нормальному течению работы и жизни. Сидя за чашкой чая (Пересветовы так редко проводили вместе часок-другой), Оля брала в левую руку газету и, не дожевав куска хлеба с маслом, восклицала:

— Смотри, что говорит Сапронов: будто ЦК «до сих пор старался задерживать развитие партии»!

— Старался? — переспрашивал Сандрик, который теперь особенно часто приходил чай пить к Пересветовым. — Так и сказал: «старался»?

— Да вот, читай. Не то что, дескать, ошибался и этим задерживал, а «старался», — стало быть, задерживал намеренно. И это говорит член партии!

— Не его ли они пришлют содокладчиком на завтрашнее собрание ячейки? — предположил Костя.

— Нет, — отвечал Флёнушкин, — наше партбюро сговорилось уже с другим, Радеком. От ЦК явится, говорят, Каменев. А вы про семейную драму Кувшинникова слыхали? Между супругами кипит идейная война. Плетнева-то в стане «партаппаратчиков».

— Для Таси эта война совсем некстати, — пробормотала Ольга. — Она ждет ребенка.

На лестничной площадке, в пелене табачного дыма, спорило человек двадцать. В середине маячили две головы — косматая, Геллера, и стриженая — молодого слушателя философского отделения Окаёмова, возглавлявшего в этой жаркой схватке «цекистов». Здесь же Вейнтрауб кружился ястребом, подкарауливая очередную жертву своего красноречия.

— Послушайте! — ловил он кого-то за рукав. — До чего ваш Калинин договорился, вот, читайте!

— Почему «ваш»? Он и ваш тоже, он председатель ЦИК.

— Причисляет себя к партаппаратчикам! «Я, говорит, партаппаратчик тоже». Нашел чем гордиться!

— А почему нет? Ведь речь идет об аппарате ленинской партии!..

На следующей лестничной площадке Кертуев кричал кому-то: