Круче, чем оружие

Толстощекий сгреб деньги, немного подумал, сходил в каморку дежурного по изолятору, вернулся оттуда с напарником. Они вдвоем зашли в камеру к Скатову, спустя пару минут вернулись.

– Пять минут! – сказал толстощекий.

Скат стоял посреди «хаты», руки у него были скованы впереди. Вот, значит, для чего менты заходили в камеру.

– Ну, ты и гнида! – произнес он, с ненавистью глядя на Сафрона.

– Это не я гнида, это ты слизняк. Под моей ногой. Захочу, раздавлю.

– А давай без наручников поговорим!

Раз на раз! – Скат повел плечом, изображая удар.

Сафрон и готов был схлестнуться с ним в рукопашной. Можно даже сказать, настраивался на это. Но раз уж менты догадались провернуть этот финт с наручниками, то и незачем пытать судьбу.

– Ты что, ничего не понял? – ухмыльнулся Сафрон. – У меня все везде схвачено, а ты на подсосе.

– Это ты сейчас так говоришь. – Скат побагровел от злости.

Сафрон усмехнулся. Надо бы продлить визит, глядишь, эта тварь лопнет от ненависти.

– Я всегда буду так говорить. Потому что это мой город, а ты здесь никто и зовут тебя никак.

– Мы еще с тобой поговорим, – прошипел Скат.

– В морге поговорим. Схожу туда, плюну на твой труп.

Скат ударил без предупреждения. Ринулся на Сафрона как бык, но не боднул, а ударил головой. В грудь. Оттянул голову назад и ударил, точно рассчитав момент. А силу удара он рассчитывать не стал. Ощущение было таким, как будто пушечное ядро в грудь ударило. Сафрон вдруг понял, что не может дышать.

Он задом ударился в дверь, стукнул по ней кулаком. Дверь открылась, он упал. Менты схватили его за руку, вытащили в продол.

– Что с ним? – в ужасе закричал толстощекий.

Сафрон точно знал, что он кричит во весь голос, но слышал его едва-едва. Казалось, что их разделяет толща прозрачной воды. Но мент оставался наверху, а Сафрон куда-то погружался.

Над ним кто-то склонился, он различил знакомые черты, даже услышал какое-то эхо, исходящее издалека. И тут же последовал удар в грудь. В легкие хлынул воздух, толща «воды» исчезла. И черты склонившегося над ним человека приобрели ясные очертания.

Это был Круча.

– И что здесь произошло? – Степан строго смотрел на старшину Толстогаева.

– Да вот, драка в камере, – испуганно хлопая глазами, торопливо проговорил он.

Именно поэтому Степан и заподозрил его в неладном. Если бы Толстогаев не набедокурил, он бы говорил по-другому, вальяжно, через губу.

– В камере?

Степан заглянул за дверь и увидел там сержанта Елеева, который торопливо снимал со Ската наручники. Заметив Степана, Елеев дернулся и встал так, чтобы не видно было наручников.

– Ну-ну. А что здесь делает гражданин Сафронов?

– Так это, задержали. – Глазки у Толстогаева забегали.

– Когда?

– Ну, пару часов назад…

Степан решил не продолжать. И так ясно, что врет старшина. Продался Сафрону, притащил его в изолятор. Чтобы тот избил Скатова… Да и некогда было разбираться.

– Давай его в четвертую камеру.

– Так это, там же цыгане. – Толстогаев виновато глянул на Сафрона.

– И что?

– Ну, ножи у них… могут быть…

– А как же им без ножа коней угонять? – Степан врезался взглядом в Сафрона. – Коня сначала отрезать надо. Вместе с бубенцами. А потом уже угнать…

– Ну может, и нет ножей… Мы шмон… в смысле, обыск проведем, – зачастил Толстогаев.

– Проводите.

Елеев закрыл дверь, и Толстогаев потащил его за собой в четвертую камеру.

– А может, лучше к Скатову? – спросил Степан.

Толстогаев и Елеев остановились, нервно переглянулись.

– Или не надо? – глядя на Сафрона, усмехнулся Круча. – Он тебя в наручниках уработал, а без наручников точно уроет.

– А это мы еще посмотрим, кто кого уроет! – полыхнул бандит.

– Ставлю на Ската.

– А я на тебя, Круча, ставить не буду. Потому что грохнут тебя, как козла последнего. Чтобы ты над людьми не куражился.

– Это угроза?

– Да нет, пророчество. Такие, как ты, долго не живут.

– К цыганам его давайте… – приказал Степан.

– Какие, на хрен, цыгане? – задергался Сафрон. – Где ваш главный начальник! Я хочу с ним говорить!

– Завтра и поговоришь. После цыганского завтрака… Они, слышал, с ножа любят есть.

– Ну, мы обыщем камеру? – спросил Толстогаев.

Он открыл четвертую камеру и скрылся там вместе со своим помощником.

– Не хочешь к цыганам? – усмехнулся Степан.

– Да я их влет уделаю!.. – раскинув руки, крутнул телом Сафрон. – Просто меня здесь быть не должно.

– Но ты же здесь.

– А я всегда теперь здесь буду! Это мой город, понял? И все у меня здесь на задних цырлах прыгать будут!

– Тсс! – Степан приложил палец к губам.

Сафрон стал успокаиваться. Губы его медленно растягивались в торжествующей улыбке. Он уверен был в том, что ему ничего не будет. Да и Степан понимал, что завтра утром его выпустят, а раз так, то и не стоит толочь воду в ступе.

– Я тебя отпускаю, можешь уходить.

– А куда ты денешься?

– Только у меня одно условие…

– Условия буду ставить здесь я! – распалился Сафрон.

– Будешь. Но потом…

– Когда потом?

Степан ударил без предупреждения. В живот. Сафрон скорчился от боли.

– Что такое? – выскочил из камеры Толстогаев.

– Аппендицит, наверное, – усмехнулся Степан.

– В больницу его надо! – оживился Елеев.

– Пусть идет.