Круче некуда

Однако рынок сбыта американской стали начал сокращаться. Горы шлака около заводов росли, небо становилось все более серым и мерзким, дома рабочих – все более мрачными и угрюмыми. Отчисления в пенсионный фонд съедали все большую часть прибыли компании, но сама идея жить за счет стали продолжала процветать. К концу шестидесятых профсоюзы окрепли, а технологии обветшали. Финансовая сторона дела поросла мхом и перестала поспевать за современным темпом жизни. Мельницы, моловшие руду, окончательно устарели. Профсоюзы все еще продолжали добиваться выгодных соглашений, менеджеры клали себе в карман всевозможные премии, но руководство компании предпочитало выплачивать большие дивиденды, а не вкладывать деньги в обновление производства, новые технологии и развитие менеджмента. Тем временем сталелитейная индустрия Японии, Таиланда, Европы и России поднялась из послевоенного упадка. На их стороне было дешевое сырье и такая же дешевая рабочая сила, новые технологии и льготное налогообложение. Сталелитейщики Локаваны кричали, что их дурачат и демпингуют. Компании платили политикам за принятие протекционистских законов, не меняя свою стратегию по зарплате и пенсиям. И сохраняя устаревающее с каждым днем оборудование. Они варили сталь точно так же, как это делали их деды. И продавать пытались точно так же.

К семидесятым годам сталелитейная промышленность Локаваны напоминала больного, истекающего кровью на больничной каталке. К середине девяностых она стала хладным трупом, у ложа которого не стояло ни одного плакальщика, тешащего себя надеждой на пробуждение. На десяток миль вдоль берега озера Эри торчали заброшенные мельницы для руды. Сотни квадратных миль занимали гетто, возникшие на месте рабочих поселков. Десятки пустых стоянок, на которых когда-то красовались тысячи машин. Черные горы шлака протянулись на восток от самого берега Эри. Засыпать рудные мельницы оказалось дешевле, чем демонтировать. Потому что треть жителей Буффало подалась на заработки в другие места, и никто в жизни не купил бы эти участки земли с видом на озеро.

В тени огромных заброшенных мельниц ютились поселки и небольшие города. Когда-то в них жили квалифицированные рабочие, выходцы из Италии и Германии, и некоторое количество чернокожих. Теперь здесь расположились наркопритоны и абортарии, а также одноэтажные мечети. Район, где раньше жили рабочие сталелитейных заводов, заселили бедные эмигранты из Африки, Среднего Востока и Латинской Америки.

Курц хорошо знал Локавану. Здесь он расстался с девственностью, с иллюзиями относительно этого мира и впервые в жизни убил человека. Бог его упомнит, в каком именно порядке.

Главной улицей, пересекавшей Локавану с запада на восток, была Ридж Роуд. Она проходила и мимо базилики Богоматери Победоносной. Мимо приюта Отца Бейкера, кладбища Креста Господня, ботанического сада и здания городской администрации Локаваны. Она заканчивалась узким стальным мостом, построенным более столетия назад. То, что было дальше, называли „за Мостом“. К югу от моста находился лабиринт узких улочек, внезапно заканчивавшихся тупиками, стенами, кюветами и заборами, окружавшими безлюдное пространство в полтора километра шириной. Оно было покрыто железнодорожными путями. Если посмотреть на север, они приводили к хлебным мельницам, стоящим неподалеку от „Арбор Инн“, если на юг – дороги шли во все стороны.

Поднадзорный Ясеин Гоба, если верить указанному адресу, жил в южной части Локаваны, рядом с библиотекой имени Карнеги и локаванской мечетью. Его дом представлял собой мрачное покосившееся сооружение, обшитое снаружи тонкими досками, и находился в захламленном тупике. Справа и позади дома виднелся высокий забор склада металлолома, слева – ржавая ограда с колючей проволокой наверху, отделяющая улицу от территории, принадлежащей железной дороге. В сыром воздухе разносился лязг и грохот товарных составов.

Курц выехал из тупика, развернул свой „Пинто“ и проехал один квартал на восток, припарковав машину около спортивного центра „Оделл“, единственного кусочка свободного места и зеленой травы на мили вокруг. Он осмотрелся, убедившись в том, что „Пинто“ не виден ни с главной улицы Вильмут-авеню, ни от дома Ясеина Гобы. Из проезжавших мимо машин и из-за темных занавесок в окнах домов на него смотрели негритянские и арабские лица. Курц заткнул за пояс револьвер, достал из бардачка отвертку с длинным жалом, закрыл на замок дверь машины и пошел. Ему предстояло пройти два квартала, прежде чем он доберется до жилища Гобы.

Срезав путь, Курц пошел вдоль ограды склада металлолома, чтобы выйти к дому с севера. Шум и дым, доносящиеся от железной дороги, были достойны кинофильма. Звон буферов и сцепок, рычание моторов погрузчиков, крики людей, переговаривающихся на большом расстоянии. Из-за ограды огромного склада металлолома тоже раздавался звон и грохот.