Кручина

Детьми, знать, под жабий напев

Мы поняли вдруг, что похожи

На этой дощатой тропе.

Мы робко загадку решали

В движениях водорослей

И в том, почему вдруг лишайник

Топорщит усы на весле.

И были мы вместе так чутки.

Дрожали, в кустарник уйдя,

Пока закричавшая утка

Искала над руслом утят.

Таким вот я помнил знакомство.

Но странным был здешний народ,

И всякий посматривал косо

На двух неприглядных сирот.

А Ольга ютилась поодаль.

На холм подымалась тропа.

Давно подвели туда воды,

Чтоб мельницу вкупе припасть.

Мы как-то без спросу полезли,

А там лишь остался поддон,

Покрытый прогнившим железом,

И брёвна торчат над водой.

Мы часто в том месте бывали.

С него открывался простор.

Я помню их, что-то скрывавший,

Всегда чисто убранный двор.

Рябит черепицею хата,

За хатой колодец и лес.

И катятся вишен закатных

Жемчужины в зелень тех мест.

Когда-то здесь хутор имели.

Я факт в институте отрыл,

Что средь образцовых имений

И этот знаком до поры.

Хозяйство водили большое,

А кто они? – нет ничего.

По слухам, как ссыльные что ли,

С далёких казённых неволь.

Селяне в тот хутор не очень

Смотрели. И тайный им страх,

И холм, что угодьями сочный,

Растёрли от зависти в прах.

Дурное водилось за местом.

Повесили люди печать,

Что леший с русалками вместе

На мельнице портит девчат.

А все, кто там жили от века,

То ведьмой, то вещим прослыл.

С того все хотели в опеке,

Чтоб я к этой Ольге остыл.

И бабка бубнила без толка,

Что, будто бы глядя в окно,

Она усмотрела, как Ольга

Крадёт у коров молоко.

«Гляди, ведь она недотёпа!

Не дружит, ты видишь, ни с кем.

Сидит, вон, подальше от скопа

В какой-то ненужной тоске.

И ты, на себя не похожий,

Сбегаешь ни свет, ни заря,

А в доме бываешь всех позже

И ночи, и дни потеряв.

Повяжет, гляди, что бечёвкой

И подле оставит держать.

И будешь с прилипшею чёлкой

Бросаться из холода в жар.

Уже ведь однажды скрутило.

Всю ночь выпекало глаза.

А я просидела с молитвой

На лики святых в образах.

Внучок, ну, прислушайся сразу.

Уймись и держи ты в уме,

Что с давних времён непролазных

Там лихо живёт на холме»

От слов этих я вдруг очнулся.

Смотрю, и мостки позади.

Под солнцем за речкой качнулся

Тот холм, словно сердце в груди.

Заросший и в зелени тёмный,

Тянулся он носом к воде.

Обрезанный лоб его помнил

У мельницы руки людей.

По травам на берег вздымаюсь.

Растаял повсюду туман.

Как больно почувствовать в мае,

Что мысли сковала зима.

Как трудно в цветенье с отравой

На дне пожелтевшей души.

Так в зелени меж разнотравья

Посохший мелькает камыш.

И вот уж порхает от раны

И шепчет досадная тень,

Что гость я, и гость я незваный

В сиреневых снах деревень.

Глава 4

А дом уж виднеется слитком

Меж зелени в майской росе.

Пришёл. Отворяю калитку,

Что землю елозит, просев.

Привязанный пёс что-то ойкал,

Незрячий, в сады за межу.

И оторопь в дряхлых постройках

Роняла незримую жуть.

Как быстро я, духом кукожась,

Ударился в детский порыв,

И страхи сквозь толстую кожу

Выходят с меня на спорыш.

Как в детстве накрытым проходом

Вдоль дома иду я в сарай

И вижу, как бабка уходит

С тревогой в холодный мираж.

И мне так печально и больно

Принять, что за годы борьбы

За зрелую в разуме вольность

Останусь я внуком избы.

И буду в ней узником страха

Пред образом вверенных тайн.

А там ведь, за прошлого плахой,

Зияет одна пустота.

Я силился бабку окликнуть,

Но стынет здесь мрак и покой.

Душа моя, скрипнув калиткой,

Плетётся с ведром и клюкой.

Но вовремя дверь отворилась.

И бабка, от счастья пылав,

Весь день мне тогда говорила:

«А я тебя, внучек, ждала!

Приснился вчера ты в купели.

Малёхонек. Только держи.

И кошка у белой постели

Всё тёрлась, глазища смежив.

Я вот что подумала, милой:

Нагрянешь – тому и бывать! –

Ты встретишься с прежней обидой,

И будет болеть голова.

Ох, что-то ты сделался бледный.

А правда, родной, что сполна

Стреляет в нас брат по обедне,

И правит у них сатана?

В писаниях зрят, что мессия

Укажет на след своих ног,

Как Гог с из дремотных и синих

Лесов нападёт на Магог.

Воюют, чтоб скинуть оковы.

Куда им ещё воевать?

На днях приходил участковый.

Сказала, что нету тебя.

Сосед, как вернётся с окопа,

Пусть едет подальше с тобой.

За деньги зелёным укропом

В неравный кидают их бой»

В проёме дохнуло сиренью.

Зажглась от зари полоса.

Съезжались, умытые тенью,

Деревья, что всадники в сад.

Они, знать, в погоне примчались,

Как я на вечерний постой.

А бабка в прикрытой печали

Твердила о том да о том:

«О жизни твоей всё я знаю.

Гляжу, как морщинится лоб.

Всё это хвалёная заумь

И ваша беспутная скорбь.

Живётся тебе не спокойно.

А счастье-то разве в пути?

Так дед твой, теперь уж покойный,

Всё грезил по свету пойти.

Бывало, в соседний посёлок

Уйдёт, а не помнит потом.

Расспросишь – обидится. Словом,

Не знает… Позвал, вроде кто»

И так уж пошли пересказы

О ближней и дальней родне.

Дремал я прищуренным глазом

И мыслил о силе корней.

«Ах, да… Позабыла старуха!

В апреле в родительский дом

Нагрянула Ольга, по слухам,

Уже не одна, с женихом.

Видать, что на съёмной квартире

Поджали под кризис хвосты.

Что деется, господи, в мире.

Прости же нас, грешных, прости!»

Выходит, товарищ не сбрендил –

И вправду вернулись на холм.

Но, кажется, здесь не в аренде

Дела их, а в чём-то другом.

Как долго держал под замками

Нахлынувшей горечи вкус.