Круэлла де Виль. История злодейки с разбитым сердцем

В глубине души я продолжала надеяться на то, что он жив.

В спальне я просидела около трёх недель, после чего мамочка попыталась силой вытащить меня оттуда. Но это уже совсем другая история, другая глава моей жизни, которую я не хочу сейчас начинать, потому что у меня сердце разрывается писать об этом. Лучше я буду продолжать писать про моего Джека. Но что мне ещё, собственно, о нём сказать? Он умер, а может быть, инсценировал свою смерть. Я уж чего только не передумала – и то, что ему срочно пришлось куда-то уехать по крайне важным делам. Так срочно и тайно, что он даже не смог меня предупредить. Или что ему угрожала какая-то опасность. Я не знала, что мне делать, что мне думать, и потому цеплялась за любые, даже самые нелепые, казалось бы, объяснения. Но теперь после того пожара прошло немало времени, и всё говорит о том, что обугленное тело, похороненное в склепе Джека, это действительно и есть Джек. Мой любимый Джек. Мой Щелкунчик.

Мне говорят, что давно пора смириться и сказать Джеку моё последнее «прости». Но я не могу этого сделать, у меня язык не поворачивается. Пока, во всяком случае.

Глава XIV Круэлла де Виль

После пожара прошёл почти месяц. Я всё ещё жила у мамы на Белгрейв-сквер, безвылазно сидела в своей старой спальне и отказывалась кого-либо видеть. Так продолжалось до того утра, когда ко мне в комнату ворвалась мамочка в сопровождении целой роты горничных. Она командовала ими, словно генерал своими солдатами, – решительно указывала рукой то в одном направлении, то в другом и громко отдавала приказы:

– Роза! Раздвинь шторы! Здесь слишком уныло. И окно открой. Леди Круэлла уже бог знает сколько времени сидит без глотка свежего воздуха!

– Не трогайте шторы! – взвыла я из-под одеяла, испугав маминых служанок. Я вовсе не была намерена вставать, и мне было всё равно, сколько горничных пригнала в мою спальню мамочка – десяток или сотню. Я всё равно останусь на месте. Я натянула одеяло себе на голову чтобы укрыться, спрятаться от творившегося в моей спальне хаоса.

Приоткрыв в одеяле щёлочку, я могла видеть свою залитую ярким солнечным светом спальню и сновавшие по ней серые тени горничных, выполнявших распоряжения моей мамочки.

– Вайолет, приготовь ванну для леди Круэллы! – так громко рявкнула моя мамочка, что я, испугавшись, забилась ещё глубже под одеяло. Я неделями не соглашалась кого-либо видеть, привыкла к одиночеству, и меня ужасно раздражали эти шум и суета. Больше всего мне хотелось, чтобы меня оставили в покое, и я снова могла уснуть. Я чувствовала себя измученной, и сердце моё было разбито. Я не понимала, зачем моей мамочке нужно заставлять меня выбраться из постели.

– Я не стану принимать ванну! – проворчала я из-под одеяла.

– Круэлла, прекрати капризничать, как маленькая, и вылезай из-под одеяла. Сейчас же вылезай, слышишь? Вставай, прими ванну и оденься! – сказала мамочка. В щёлочку я видела её нависшую над одеялом – и надо мною – тень.

– Сара, где поднос, который я велела приготовить для леди Круэллы?

– В холле, ваша светлость, – пискнула горничная, опрометью бросаясь за ним.

– Я не голодна! – взвыла я ей вслед, но горничная уже вернулась с подносом и встала у меня над душой, ожидая, когда я сяду.

– Круэлла, сядь и хотя бы поешь немного. – На этот раз мамочка повысила голос, и я поняла, что она начинает злиться. Но вот как раз злить-то её мне хотелось меньше всего, поэтому я неохотно выбралась из-под одеяла, щуря глаза от яркого света.

В комнате вдруг стало тихо-тихо. Все застыли, молча глядя на меня.

– Боже мой! Боже мой! – ахнула мамочка. – А ну все шагом марш из комнаты! Вайолет, позвони доктору, пусть он немедленно явится. Бегом!

Горничные испуганными мышками брызнули в разные стороны.

– Что случилось, мама? Что не так? – спросила я. Лицо мамочки выражало смесь беспокойства и ужаса. – Мама! Что с тобой?

– Ничего, моя дорогая. Ничего. – Она погладила мою руку, пытаясь притвориться, что всё в порядке. Это ещё больше испугало меня.

– Дав чём дело, в конце-то концов? – закричала я, соскакивая с кровати. – Ну говори же!

– Т-твои волосы, Круэлла, – заикаясь, ответила мамочка. – Они побелели!

Ну, если честно, моя мамочка всегда склонна была всё излишне драматизировать и преувеличивать. На самом деле, волосы у меня побелели не все. Да, поседела примерно половина головы, но вторая половина волос осталась, как прежде, чёрной, как тушь. Во всяком случае, не стоило, по- моему, всех на уши ставить просто потому, что у меня цвет волос поменялся.

* * *

Вскоре пришёл доктор. Моя мамочка так волновалась и суетилась, так нянчилась со мной, что доктор попытался выставить её из моей спальни.

– Я не намерена покидать комнату, доктор Хамфри. Нет, вы только посмотрите на её состояние, на волосы её взгляните! Почему, чёрт возьми, это произошло?

– Леди де Виль перенесла тяжёлую, неожиданную утрату и поседела от горя и страданий, – ответил доктор.