Круг. Альманах артели писателей, книга 2

Склонилась тень, знакомому кивая,
И прошептала: проходи свой стаж.
Под ним кровать была, как конь, живая,
И с этажа въезжала на этаж.

А вечером, когда меняли грелку,

В великом гневе яростный хотел
Пустить бутылкой в толстую сиделку,
Но вдруг раздумал, или не успел.

Мелькнуло белое крыло халата,

И голос тихий свыше был: ослаб,
Лежит давно. За все придет расплата.
И вдруг увидел он большой корабль.

На нем товарищи уплыли в море,

Оставили его на берегу.
И плакал он в необычайном горе,
Все переплавившем в его мозгу.

Проснулся и грустил. И вдруг почуял,

Как боком, нежно ускользала тень.
Он на локте поднялся, торжествуя.
А это был четырнадцатый день.

Владимир Василенко

Полнолуние

Случалось ли тебе на светлый диск луны,
Наплакавшись, смотреть сквозь мокрые ресницы?
К твоим глазам тогда из синей глубины
Легко протянутся серебряные спицы,

И ты взволнованно, едва-едва дыша,

Глядишь на странный свет глазами дикаренка,
И кажется тебе, что связана душа
С далекою луной, таинственно и тонко.

В пути

Ох, дудом же дудит дудит,
Размолом тяжким в колесе,
На повороте задымит
И тают дымы те в овсе.
Зари недолог перелет.
И рябью звезды пробегут,
На перегонах целый год
Колеса мелют и прядут.
Тупым укором очерствел
Фасад зобастый и немой,
Источин жатвы час поспел,
Расписок кровью и стрельбой.
В полях корою снег да круть,
Да строже ночь жует увал,
В озябке, в дрожи белый путь
И ночь еще и — как подвал.
Дышу в прорез, в ущемь сильней,
Ремня упор — отказ в руке,
Опять вбивают пук гвоздей,
Опять в висок и там, в виске.
И буду так пока ничто
Расчеты сердца и костей.
И буду так — пока мечтой
Облит горячею, твоей.

1922.

ПРОЗА

К. Федин Анна Тимофевна

Повесть

Глава первая.

Довольно по реке этой городов понасажено, больших городов и малых, пышных, как купецкая супруга, и убогих, точно сирота круглая. И разными города богатствами упитаны, а есть и такие, где скудно. И разные города мастерства превзошли, и мастерствами шла городов тех слава, слава шла по всей Руси и дальше.

Вот и этот город уездный кому не ведом отменными своими штукатурами? И хоть строил Зимний дворец в Санкт-Петербурге заморский строительный мастер, да только штукатурили-то его артели толстопятые города того уездного, а строение без штукатурки — известно — словно девка небеленая. Да вот так — все палаты царевы все храмы божие, дворы гостиные, властей присутствия с тех пор, как на Руси кладку кирпичную зачали, вот так всю Русь кирпичную от края до края сыны городка того уездного бело-набело отштукатурили.

А еще славен городок тот тем, что сучат здесь крепчайшие канаты судовые, веревку русскую пеньковую, шпагат тончайший не хуже аглицкого. Попал такой шпагат в воду — стал крепче; повалялся на ветру — не перекусишь; для снастей рыбачьих, тенет да переметов — клад такой товар, находка.

Крепкий дух идет от лабазов канатных. В знойный день отворены широкие двери лабазные, как каретник перед закладкой. Сидят в лабазах бабы пахучие, щиплют быстрыми пальцами чалки прелые, громоздят круг себя вороха пакли. А у самых ворот лабазных, на табуретках крашеных распустили животы почтеннейшие, именитые степенства гильдейские. Из-под масляных жилеток полы сатиновых рубах выпущены: известно, что срамно носить прореху неприкрытою. Сидят степенства, слушают, как стрижи оголтело свистят над соборным куполом, слушают стрижей, млеют вместе с разморенной площадью, а больше ничем не занимаются.