Круг. Альманах артели писателей, книга 2

И еще что-то шептали, что только один кавыл понимает, что-то злое и сивое — как кавыл, а кавыл — как волос старчий. А старики поминали может лихие роки, когда истаевали нивы под следом козарским, хоть и хитро ступает козар, а след его мягкий заметало хвостами половецкая конница.

И по ночному выгону, где дикий песок, кавыл и сухое конское кало, бежали от бронепоезда огни.

И вспоминали старики, ругаясь и щурясь, какие прежде были травы и какие желтые, как мед, были звезды, а зверь покойный и сытый натаскивал в овраги сытые и покойные логова.

А в станицах просыпались лукавые кошки и жены. И жены ласкали казаков.

— Не ходи в большевики. Не пийдешь?..

— Э! А чего мени тамо шукать?.. — отвечал казак.

И, гладя по животу бабу, говорил ей, что кони еще притомленные, а как вот поотдохнут кони, повезет он сам кавуны может в Бейсук, а может в Сосыку — где дороже базар.

Живот бабий — горяч, что степь иль вода ночная. И говорил дальше мужик, что поедут они вместе в возу, на кавунах, а кавуны сладко пахнут степью. От этого прижимаются крепче бабы, и смех их сладок и пахуч, как кавун.

А с других концов крыл опять ветер, в ветре брони, целуются под ветром травы. И в броневых казематах дежурят добровольцы; поют брони, баюкая. Во тьме при огарке совсем простые шевроны черные — Траурного Корниловского полка.

Кто там спит… нельзя рассказывать об этом просто.

Под ветром, под дрожью броней «имени Л. Г. Корнилова» бьется огонь свечного огарка. У огарка пишет письмо вольноопределяющийся Виктор Неледин.

Вот —