Круг двенадцати душ

Только я собралась повторить попытку вырваться, как откуда-то справа донесся рассекающий воздух шум. Мы оба не успели опомниться, как большая рябая сова вцепилась ему в плечи, раздирая когтями рубашку и вонзая их в плоть. Отвлекшись на нее, Виктор отстранился и, воспользовавшись этим, я вывернулась, после чего бросилась вперед по коридору.

В тот момент я мало что понимала и бежала так, словно меня снова преследовало скопище темных призраков.

— От себя не убежишь, — донеслось мне вслед, но оборачиваться я и не подумала.

ГЛАВА 17

Как попала в оранжерею, я помнила смутно. Рухнув на мраморную скамью и тяжело дыша, попыталась успокоиться, но утихомирить бешено колотящееся сердце и сосредоточиться никак не удавалось.

Почему Виктор так поступал? Почему, испытывая столь сильную привязанность к умершей жене, проводил время с Кэсси и оказывал знаки внимания мне? Хотя какие знаки? Он предлагал свободу, намеревался пробудить во мне скрытые темные желания и посеять сомнения в, казалось бы, непоколебимых убеждениях.

Поведение Виктора снова спутало все карты, увело мысли в сторону. Но единственное, с чего меня уже было не сбить, — ритуал состоится через месяц и этому необходимо помешать.

Мне было по-настоящему плохо, в голове творилась полнейшая неразбериха, и я чувствовала себя как никогда разбитой. Аромат пышно цветущих роз дурманил и действовал на воспаленные нервы, лишний раз напоминая о том, где я нахожусь и что должно случиться. В том, что прекрасные цветы вдруг стали ассоциироваться с кошмарами и смертью, существовала определенная доля иронии.

«Все мы подобны розам, — всплыли в памяти слова Дженкинса. — А время — главный враг красоты».

В тот наш разговор дворецкий сказал, что однажды я задумаюсь над тем, как продлить молодость, и захочу вернуть ушедшее. Тогда мне казалось, что такого не случится никогда, но теперь я понимала, что в какой-то степени он был прав.

Магия — это сила, с помощью которой можно добиться много. Черная магия — сила, дающая еще больше возможностей, но требующая неимоверно высокой платы, равняющейся погибели души.

Соблазн воспользоваться даром, данным от рождения, крайне велик. Он преследует неустанно на протяжении всей жизни, раз за разом склоняя поддаться искушению. Я умела видеть незримые вещи и зажигать пламя свечи, но где-то глубоко внутри всегда желала большего. Мне отчетливо помнилось то ощущение восторга, что затопило меня, когда удалось вскрыть замок на ящике в кабинете лорда. Осознание собственных возможностей пьянило, и хотя я понимала, что упиваться ими — плохо, сдерживать внутреннюю тьму удавалось с трудом.

В следующие мгновения перед глазами одна за другой пронеслись сцены, так или иначе связанные с магией: компания детей, травящая Банни, страх на лице Бекки, когда она слышала о колдунах, везущие кого-то на казнь охотники… Какая-то часть меня хотела возвыситься над всеми ними, показать, насколько они не правы, наказать, и это пугало. Я не хотела становиться тем монстром, которого все видели в одаренных магией людях — и, к счастью, это во мне побеждало.

Услышав рядом какой-то шорох, я резко вскинула голову и обнаружила, что в оранжерею вошла Оливия. В руках она сжимала лейку и переминалась с ноги на ногу, явно не зная, приступить к своим обязанностям или же уйти из-за того, что здесь нахожусь я.

Мной завладела какая-то отчаянная смелость и решимость. Надоело действовать осторожно, и, резко поднявшись со скамьи, я стремительно сократила между нами расстояние.

— Где Бекки? — спросила у горничной, понимая, что вид сейчас имею угрожающий. — Отвечай!

— Я… я не знаю, — испуганно пробормотала Оливия, пытаясь отступить.

Вцепившись ей в плечи, я с силой ее тряхнула и снова потребовала:

— Отвечай или живой отсюда не выйдешь!

У меня не было ни ножа, ни чего-либо другого, напоминающего оружие, но, видимо, в голосе прозвучало нечто такое, что заставило горничную поверить в серьезность угрозы. Она побледнела и мелко задрожала, лейка выпала из непослушных пальцев, и вода растеклась по полу.

— Отвечай! — Я не знала, откуда только взялись силы сжать ее горло и пресечь попытки вырваться.

— Не знаю, — задыхаясь, прохрипела горничная. — Клянусь, я не знаю! Слышала только, что ее позвал господин Дженкинс. Он… он недоволен, что вы… лезете, куда не следует. Так он сказал миссис Эртон.

— Что еще знаешь? Говори!

— Ничего… Леди, пощадите. — Оливия широко распахнула глаза и пыталась вдохнуть. — Я ни в чем не виновата…

— Ты изрезала портрет графини? — спросила я, подавляя желание ее отпустить. — Только попробуй солгать!

— Не я… — на грани слышимости выдохнула горничная.

Мои пальцы разжались, и я отступила в сторону. Оливия тут же осела на землю и, обхватив руками горло, принялась жадно ловить ртом воздух. Она не врала — это я видела предельно ясно, но так же ясно понимала и то, что горничная знает гораздо больше, чем говорит. Продержись я дольше, надави посильней, и возможно, она бы рассказала, но мне не хватило сил.