Круг Матарезе

– Да нет же! Не боись! Я отвел от тебя все подозрения, защитил тебя. И вместе с тобой других из Выборга…

– Другие в Выборге? – Малеткин вновь был сражен и чуть не потерял управление на скользкой дороге.

– Держи себя в руках! Авария гарантирует нам обоим прямое попадание в казематы Лубянки! Но Малеткин не мог успокоиться:

– Выборг! Да знаешь ли ты, что говоришь? В управлении КГБ по Выборгу есть помимо меня кто-то другой?

– Точно! Информаторы из одного гнезда никогда не подозревают о существовании друг друга. Это наилучший способ добавить самые разнообразные сведения. Но если один узнает про другого… он обретает все лучшее на небе и земле. Верно? В твоем случае завоевания и приобретения станут неисчислимы.

– Кто он? – Малеткин не мог ждать.

– Позже, приятель. Ты присоединишься ко мне во всех моих начинаниях, а перед моим исчезновением я посвящу тебя в эту тайну и назову его имя.

– Согласен, – сказал Малеткин.

На том и порешили. Василий приобрел помощника и шестерку на время. Сидя рядом с Малеткиным, Талейников остро ощущал брезгливость и презрение. Теперь Малеткин пойдет на все, лишь бы получить фамилию вышестоящего офицера, такого же предателя, как и он сам, и будет носом землю рыть, чтобы обрести возможность манипулировать своим скомпрометированным начальником…

Талейников блефовал. У него не было иного выхода, ибо, едва увидев Малеткина, Василий сразу понял, что капитан выдаст его органам. Поэтому ничего другого не оставалось, кроме лжи. Он назовет ему фамилию, но человек, которого он предложит Малеткину, не имеет никакого отношения к таким делам, и первая же попытка шантажа со стороны Малеткина обернется для предателя посещением отдельной камеры на Лубянке. С точки зрения профессионала, каким и был Талейников, этот вариант был гораздо предпочтительнее того, при котором предателя убрали бы со временем сами американцы, пристрелили бы где-нибудь в окрестностях города Вайниккала.

– Зачем мне выдавать тебя? – заверил Василия Малеткин. – Я буду ждать здесь, сколько надо.

Талейников стал подниматься по ступенькам четырехэтажного дома, где Зося Кроневская имела отдельную квартиру, согласно распоряжению КГБ выделенную ей около пяти лет назад. Василий не видел хозяйку с тех пор, как уехал из Севастополя. Правда, было одно исключение: четырнадцать месяцев назад они провели вместе выходные после недельного совещания сотрудников КГБ в Москве. За ту неделю они были вместе всего одну ночь, и эта ночь стала последней по обоюдно принятому решению не сходиться впредь в интересах дела. У Талейникова было много завистников, а Зося, несмотря на абсолютную чистоту и лояльность, числилась неблагонадежной. Было бы худо, если бы их имена связали вместе. Зося лишилась бы работы, этот роман ей не простили бы. А она и без того угнетена неурядицами в семье. Когда это выяснилось, встал вопрос о ее пребывании в ленинградском управлении. Но она была чрезвычайно способным математиком, и ее не так-то легко было заменить. До КГБ она защитила докторскую и занималась исследованиями в области программирования, что и послужило основанием для направления ее в отдел вычислительной техники ленинградского управления. Но однажды кое-какие ее расчеты подвели под риск работу людей в Вене, и Зосю вызвали на допрос. Расчеты ее содержали неточности, которые, как ей объяснили, могли быть восприняты как намерение "подорвать интересы государства". На деле все сводилось к вариантам компьютерных программ, что являлось обычным делом в работе со средствами вычислительной техники. Правда, неточности эти послужили поводом для следственных органов. Причина недоверия к Зосе лежала в другой плоскости. Ее брат, офицер ВВС, по непонятным причинам покончил с собой.

Когда ее вызывали в КГБ для допросов по поводу смерти брата, Талейников присутствовал в комнате. Его заинтересовала тихая, робкая женщина, академический ученый. Она отвечала не торопясь, очень разумно и бесстрашно. С готовностью признала, что обожала своего брата и убита его уходом из жизни. Она подчеркнула, что ничего необычного в жизни и поведении брата не замечала, несмотря на то, что его исключили из партии. Она не сохранила переписку с ним, ибо никогда не хранит писем, как она сказала.

Талейников чутьем дошел, что она лгала. Но ложь ее была продиктована не интересами выживания, не стремлением скрыть измену или предательство. И когда Зосю оставили в покое, он опять самовольно прилетел в Ленинград из предместий Риги, где служил тогда, еще до Севастополя. Он стал вести дознание самостоятельно и обнаружил, что Зося встречается в Петродворце с американским агентом, наезжавшим в Ленинград из Хельсинки. Она не хотела этих встреч. Они были навязаны ей. Точнее, ее принудили.

Однажды он проследил ее до квартиры и застал врасплох, оказавшись свидетелем ее контакта. Инстинкт подсказал ему, что официальное разоблачение ничего не даст. Лишь ухудшит положение Зоей и спугнет американца. А между тем деятельность женщины оказалась очень далека от предательства.