Круг перемен

Анфиса подумала, что прогулка наверняка поможет продышаться от забористого запаха варёной рыбы, и надела куртку. Куртка была частичкой прошлой жизни из экипировки спортивной команды на международных соревнованиях, а ткани не было сносу.

Весенний вечер прокрадывался в город тихо, как кошка, ластясь тенями к стенам домов. Анфиса пошла вдоль закрытого на просушку Таврического сада. Когда она поселилась поблизости, вдруг поняла, что именно по Таврическому саду некогда гулял Крокодил с Тотошей и Кокошей из стихов Чуковского. Тот самый, что проглотил мочалку Мойдодыра. Маленькой Анфисе мама книжки не читала, зато воспитатели детского сада старались на совесть, и даже сейчас в памяти нет-нет да и всплывали весёлые строчки из детских стихов.

Сквозь решётку ограды хорошо просматривалась перспектива парка с деревьями в лёгкой дымке нарождающейся листвы, горбатым мостиком над гладью пруда, где закатное солнце неспешно купало лучи в холодной воде.

Ограда была выше человеческого роста. Анфиса подумала, что герой Мойдодыра наверняка был как минимум чемпионом Европы по прыжкам в высоту, иначе напоролся бы животом на острые пики ограды.

С Таврической улицы по Тверской она вышла на Ставропольскую и свернула к Кикиным палатам, чтобы из сквера полюбоваться на Смольный собор. Адмиралу Кикину Пётр Первый отрубил голову за причастность к заговору, а сами палаты отошли в казну.

Сейчас в Кикиных палатах музыкальный лицей, и в сквере около особняка клубились стайки молодёжи, взрывая лёгкий воздух фонтанчиками весёлого смеха.

Навстречу в обнимку прошли парень с девушкой. Анфиса заметила, как девушка коротко, из-под ресниц блеснула на неё глазами и победно улыбнулась, словно подчёркивая своё превосходство красавицы над хромоногой дурнушкой в дешёвых джинсах и стёртых кроссовках. Незнакомка вполне могла бы подлить в окружающий мир каплю яда, если бы не Смольный собор, вблизи которого Анфиса всегда приходила в умиротворение. Она стояла и смотрела, как небо заворачивает бело-золотые купола в папиросную бумагу из сизых облаков, и думала, что очень хочется поверить в лучшее… В то, что когда-нибудь она начнёт учиться, работать и мечтать. Но пока вокруг была одна пустота, которая не заполнялась ничем.

* * *

Мягкий ковёр под ногами, негромкая музыка, ароматическая свеча в глиняной чаше — ничто не приносило успокоения. И чем явственнее скручивала душу спираль отчаяния, тем сильнее становилось желание бросить всё и уехать на Бали.

Бесцельно покружив по дому, Инна налила себе третью чашку кофе и поставила на стол шкатулку с драгоценностями. Прежде, в той жизни, что осталась за чертой взрыва, она обожала носить побрякушки, причём не абы какие, а настоящие, из золота и платины. Первое колечко с изумрудиком подарила мама на шестнадцать лет, а потом каждый год в шкатулку добавлялось по нескольку предметов, имеющих ценность не только ювелирную, но и финансовую.

Серьги из белого золота с бриллиантами она купила в Амстердаме, когда ездила в круиз по Северному морю. Обзорная поездка по городу предусматривала посещение гранильной фабрики, ну, а выйти оттуда без покупки представлялось совершенно невозможным.

Браслет с ярким синим танзанитом в серебре подарил финский отчим. Больших денег браслет не стоил, но за счёт изящной работы выглядел эффектно и дорого. Были в шкатулке еще подвеска с бериллом, несколько пар серёг, витая цепочка из трёхцветного золота…

Мама рассказывала, что Инна с пелёнок любила всё блестящее и моментально успокаивалась от нитки бус или связки колец на прочной верёвке. А в седьмом классе подружка научила плести фенечки из бисера.

Инна похолодела от воспоминания о давно забытом эпизоде, который внезапно представился жутким пророчеством. Её зазнобило.

Их выпускной класс водили в медицинский колледж на лекцию по гигиене. Запомнились длинный коридор с высокими арочными окнами, сдержанное хихиканье одноклассников над учебными плакатами на стенах и маленький зал со скелетом человека в углу возле стенда.

— Хорошенький какой, — кивнула на скелет подружка Маринка. — Особенно если наденет модный прикид. Представляешь, просыпаешься ты утром, а в дверях стоит скелетик с подносом и говорит: «Дорогая, я сварил тебе утренний кофе».

За нарочитой бравадой Инна угадала, что Маринке не по себе, и развеселилась. Подумаешь, скелет, ничего особенного. Она посмотрела на тёмные провалы глазниц с треугольной дырой вместо носа. А ведь когда-то он был человеком, таким, как, например, Маринка или преподавательница, что увлечённо рассказывала о бактериях и эпидемиях.

— А что, бойфренд хоть куда, — прошептала она Маринке, — я бы не отказалась пойти с ним в кино. Представляешь, идём мы такие под ручку билет покупать, а кассирша хлоп в обморок!

Они с Маринкой закатились от смеха, а потом Инна, сама не зная зачем, сняла с пальца бисерное кольцо собственного плетения и надела на палец скелета.

— Девочки в последнем ряду! Вы ждёте, чтобы вас выставили? — пресекла их веселье учительница.