Круг перемен

Женщина хотела что-то ответить, но староста шевельнул бровью, и она боком юркнула за печь, только юбки взвились.

От наливки Платон Александрович отказался:

— Спасибо вам за хлеб-соль, но надо и честь знать. Я сюда не пировать послан. Пойду пройдусь по селу, поспрашиваю стариков, может, кто помнит Афиногена Беловодова или его отца, Порфирия Спиридоновича.

— Да зачем же вам утруждаться, Платон Александрович, — заюлил староста. — Я уже послал сноху баньку истопить. С дороги грех не попариться. А насчёт Беловодовых не беспокойтесь. Мой меньшой, Васька, всё вызнает доподлинно и вам расскажет в лучшем виде.

Он у меня куда как сообразительный. Летом реальное училище закончил! — Гордость в голосе старосты плеснула через край.

Уговоры старосты показались Платону Александровичу слишком подозрительными, и он решительно встал со словами:

— Благодарю, но всё же позвольте откланяться. Я человек подневольный и обязан лично выполнить поручение. Марфа Афиногеновна — хозяйка строгая, и мне перед ней ответ надобно держать.

Деревенский воздух пах дымом из труб, навозом и свежескошенной травой с ближнего луга. По обеим сторонам дороги теснились избы и избёнки, крытые дранкой. У справных хозяев срубы стояли на высоких подклетях и смотрели на мир тусклыми северными оконцами с резными кокошниками. Избёнки поплоше сиротливо жались к земле, словно мечтая стать ещё незаметнее для недоброго глаза.

Как показывал серебряный брегет с резной крышкой, время подходило к пяти часам вечера. То и дело из калиток в заборах выходили бабы и девки с хворостинами в руках и поворачивали в направлении околицы. Платон Александрович ловил на себе любопытные взгляды, от которых ему становилось неуютно, но тем не менее сделал круг и, держась в отдалении, пошёл за толпой баб.

Беловодовы… Кто-то из них обязательно должен принадлежать Беловодовым. Староста сказал — полсела. Мысли мельничными крыльями вращались в голове, вытесняя мысли о ещё не найденном ночлеге. Ерунда — кто-нибудь да пригреет. Староста ему предлагал, но у него почему-то не хотелось.

Платон Александрович остановился передохнуть и стал наблюдать, как толпа баб заволновалась, зашевелилась, и по околице прокатился мощный топот сотен копыт и призывное коровье мычание.

С высоты своего роста Куделин увидел шевелящееся море коровьих спин: чёрных, рыжих, пёстрых. Стадо шло кучно, могуче, широко, будя в душе детскую боязнь коров и воспоминания о противно тёплом молоке, что заставляла пить матушка. Бурёнок споро разбирали хозяйки и хворостинами отгоняли к себе во двор. Замыкали шествие бородатый пастух, по виду бывший слегка навеселе, и всклокоченный мальчишка-подпасок, невообразимо тощий и оборванный.

Было видно, что ребёнок устал и держится из последних сил. Нахмурившись, Куделин встретился взглядом с подпаском, и тот немедленно выпрямился, отметая чувство жалости к себе.

— Эге-гей, поторапливайтесь, хозяюшки, молока полны бока! — закричал пастух и щёлкнул бичом по придорожной пыли.

Пропуская стадо, Куделин отпрянул к забору. Мелькнула мысль, что надо было надеть в поездку старый сюртук, чтобы поберечь обновку, недавно полученную от портного.

— А барин-то трусоват! — захохотала одна из женщин в низко повязанном тёмном платке.

— Небось коров никогда не видывал! — подхватила другая.

В их рассыпчатом смехе звучало безобидное озорство, и Куделин тоже рассмеялся, чувствуя себя совершеннейшим чужаком, случайно забредшим в неведомое царство.

Он немного постоял, озираясь вокруг, и развернулся в направлении церковной луковки, видной с любой точки села. Вдруг отец Савватий уже вернулся?

— Вы, барин, говорят, Беловодовых ищете?

— Верно, Беловодовых. — Куделин посмотрел в лицо молодки, обрамлённое узорчатым ситцем праздничного платка. — А ты откуда знаешь?

— Староста сказал. — Она лучезарно улыбнулась, мимолётно блеснув рядом жемчужных зубов, и скромно потупилась.

— Быстро, однако, у вас молва разлетается, — заметил Куделин, про себя думая, что староста оказался не промах и подсуетился с завидной быстротой.

Молодка вскинула голову, позволяя рассмотреть алую нитку коралловых бус на шее:

— Так мы Беловодовы. Муж мой, Захар Иванович, и я, стало быть, его законнная супружница, тоже Беловодова, Марья.

— Гляньте-ка, бабыньки, никак старостина дочка приезжего барина захомутала, — резанул уши и закружил над улицей чей-то визгливый женский смех.

Куделин нахмурился:

— Знаешь, милая, мне ведь нужны не любые Беловодовы, а родня Афиногену Порфирьевичу.

Соболиные брови красавицы сошлись к переносице. Она стрельнула глазами по сторонам:

— Тако важно дело негоже на дороге обсуждать. Ласково прошу к нам в гости. В обиде не останетесь.

Молодка поклонилась со сдержанным достоинством женщины, уверенной в своей неотразимости. Куделин едва не сдался, но что-то остановило. Нет! Сначала церковь.

Он извиняюще развёл руками:

— Прощения просим, но вынужден отказаться, покамест не вызнаю всё доподлинно с документами.

Он заметил, как взгляд молодки потемнел от злости, и прелестное лицо сразу стало похоже на хитрую лисью мордочку.