Читаем Круг замкнулся полностью

И вот когда этот человек наконец решил поесть и взял нож и вилку, Лоуренс встал и подошел к нему. Схватил его за шиворот, прижал носом к столу и говорит: «Прочти сперва застольную молитву!»

Лолла всплеснула руками:

— В жизни такого не слышала!

— Теперь ты видишь, какой он был порядочный человек: прочти, говорит, застольную молитву.

— И тот человек помолился?

— Ну, не сразу. Сперва он поднял лицо, а когда увидел, с кем имеет дело, рухнул лицом в столешницу в знак того, что сдается. Когда Лоуренс его отпустил, он встал, а Лоуренс назвал его по имени. «Ну что, Пат, опять взялся за старое? Never mind![8] Но все равно прочти сперва застольную молитву!» Тот человек сел, улыбнулся как дурак и прочел молитву. «Спокойной ночи», — сказал Лоуренс и отошел.

Лолла опять:

— В жизни такого не слышала! А кто такой был этот Пат?

— Кто? Да никто, наверно. Вчера выпустили, ночью взял кассу, вечером гуляет, а утром сядет по новой. Так часто бывает. Лоуренс только и сказал: это один знакомый с моих полицейских времен. Но ты послушай, Лолла, что за человек был Лоуренс. Подходит он к Пату и говорит: «А теперь возьми меня за шиворот и прижми к столу, как я тебя прижимал». Пат успел протрезветь и не захотел этого делать, но, когда услышал, что Лоуренс больше не служит в полиции, согласился. «Вот это благородно с твоей стороны», — сказал он и крепко прижал Лоуренса лицом к столу. А потом они подали друг другу руку.

Лолла покачала головой:

— Я такую жизнь не понимаю.

— Ну, конечно, это не похоже на здешнюю жизнь. В тот вечер я впервые увидел Анджелу.

— Кого, кого? Ах да, ее…

— Она сидела за нашим столиком, милая и доверчивая, из них двоих — самая красивая, красивее всех в этом зале. Я таких никогда не встречал. Лоуренс был с ней раньше знаком, но провожать ее пошел я. Она легла, а я сидел на краю ее постели и за всю ночь не посмел ни о чем ее просить, такая она была красивая. Так шло время, и я подарил ей шелковое платье, чтоб было что надеть, когда мы выходили с ней гулять. И в благодарность она захотела кем-то стать для меня. Вот так у нас все сложилось. Но мы слишком много времени проводили вместе, и я совсем запустил свою работу в мастерской, и это было очень плохо для нас обоих. Анджела думала, что это пустяки, и, когда мы поженились, она с готовностью последовала за мной в тот негритянский поселок, где мы когда-то жили с Лоуренсом и где меня знали. Там было можно жить почти задаром, я ловил рыбу в streamlet[9], посадил сладкий картофель, а по ночам бродил вокруг и всякий раз что-нибудь находил. Нам было очень хорошо…

— Да, похоже на то по твоему рассказу.

— По моему рассказу? — Румянец заливает щеки Абеля, и он восклицает: — Я опять хочу съездить туда!

Лолла:

— Чего-чего ты хочешь?

— Это была шутка, неужели ты не понимаешь шуток? Но перед тем как умереть, я хотел бы… там есть одна могила…


День спустя на обратном пути на борту остались только матросы из команды, даже слепой шарманщик и тот сошел на берег. Праздничный вечер, Троица и погода отменная. Лолла решила вечером дойти до своего домика, проведать мать и побыть у нее до второго дня Троицы. А где проведут Троицу капитан со штурманом, нечего и спрашивать, конечно же останутся на корабле. И еще останется одна из девушек, чтобы им готовить.

Часы текли.

— Это кто там поет? — с удивлением спросила буфетчица.

Девушка сбегала посмотреть и доложила:

— Капитан.

— Капитан? — недоверчиво переспросила буфетчица. — Странно, очень странно…

Они причаливают. Тот каботажный пароходик еще в пути.

Но Абель проявляет непривычную суетливость, он как раз надумал сменить капитанскую форму на партикулярное платье. Чуть приоткрыв дверь, он спрашивает, ушла ли буфетчица, и девушка отвечает «да». Но когда Абель выходит на палубу в своем элегантном сером костюме и до того нарядный, что почти и узнать-то нельзя, буфетчица тут как тут.

— Ты хочешь сойти?

Абель изображает улыбку и полнейшее дружелюбие.

— А разве у нас не Троица? Я решил принарядиться и немного проводить тебя, если ты, конечно, позволишь. Кстати, мне надо кой-чего купить, пока не закрылись лавки.

Почти у города он слышит, как свистнул каботажный пароход.

— Мне сюда, — говорит он, — до свиданья, Лолла.

На беду, он угодил в маленькую лавчонку, которая торгует кой-какой снедью, мылом, свечами, яйцами, апельсинами, — что может подумать Лолла? Пришлось ему извиниться перед хозяйкой, сказать, что он ошибся, и уйти. Воровато озираясь, Абель выходит из лавки и видит, что Лолла стоит на прежнем месте и наблюдает за ним. Он юркает в соседнюю лавку, это лавка для крестьян, здесь продают всякую всячину — от игрушек до упряжи и сапог, и, когда он покидает эту лавку, Лолла уже идет прочь, но оглядывается и все смотрит, смотрит. А он не может больше ждать и припускается бегом, не заботясь о том, следует за ним Лолла или нет.

Каботажный пароходик дает уже второй свисток, а немного погодя — третий.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лучшие книги за XX лет

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза