Круг замкнулся

Абель врывается на борт «Воробья», хватает револьвер, что спрятан в кармане тонких брюк, и мчится прочь. Слишком поздно, каботажный уже отвалил, он описывает привычную дугу, чтобы потом развернуться, однако на лодке его вполне еще можно догнать. На лодке…

Но ведь у Абеля в распоряжении есть одна, две, целых три лодки, рядком привязанные к причалу, это лодки Робертсена, он бросается к первой, отвязывает ее и берется за весла. Кругом бурунчиками вскипает вода, и он успевает догнать пароходик как раз на повороте.

— Брось конец! — кричит он, отталкивает лодку ногой и вскарабкивается на борт.

Вот он уже стоит на палубе и глядит назад. На пристани — ни души, там виден только высокий силуэт Лоллы.

XXII

Полиция его задержать не могла, он ведь не сбежал с кассой, а просто ушел. Возможно, он собирался вернуться с полдороги, потому что вся его одежда осталась в каюте, а может, просто надумал прокатиться в честь Троицы и назавтра воротиться.

Лолла предупредила Вестмана и других членов правления, она не скрывала от них, что Абель, по ее мнению, уехал насовсем. Спрашивается, что теперь делать? Не говоря уже о том, что Лолла служила на «Воробье» буфетчицей, она вдобавок владела большинством акций, словом, ей было отнюдь не безразлично, чем все кончится. Так что пусть правление действует.

Они прождали весь первый день Троицы. Абель не дал о себе знать телеграммой и вообще не объявился. На второй день «Воробью» предстояло выйти в обычный рейс, а капитана у него не было. Конечно, можно было снова пригласить Ульрика, но, единожды избавившись от него, они не очень-то жаждали получить его обратно, уж слишком он буянил. Оставалось попросить штурмана Грегерсена, пока суд да дело, вести пароход, а Лоллу — исполнять обязанности буфетчицы.

Штурман Грегерсен был в плохом настроении и с ходу начал отбрыкиваться: у него болит горло, приходится полоскать его коньяком.

Да, отвечали они, но за лето горло болеть перестанет.

— Будем надеяться, — сказал Грегерсен угрюмо. Он злился, что посторонние люди позволяют себе рассуждать о его горле.

— На том и порешим, — сказали они.

Нет и нет. Грегерсен желал сперва все хорошенько обдумать.

— Но «Воробей» должен выйти завтра в семь часов.

Грегерсен, досадуя на их настырность:

— Ладно, я согласен, но ненадолго, учтите. Вы спорите с больным человеком, а у меня слишком болит горло, чтобы заводить долгие разговоры. Но так уж и быть, раз сказал, значит, возьмусь. А кто будет меня подменять?

Кто-нибудь из команды, думалось им, к примеру, старший матрос. Выбирайте сами.

Дело наладилось, все вроде наладилось. Грегерсен за капитана, а подменяет его Алекс. Он проработал меньше других, но проходил на «Воробье» уже тринадцать месяцев и знал все, что знают другие. Вдобавок он был вежлив и хорош собой, и его можно было приспособить продавать билеты. Черт подери, если не Алекс, то кто же?

Но потом все затянулось. Надолго затянулось. Прошла одна неделя, другая — и никаких перемен. Так могло продолжаться лишь в одном случае: если Грегерсен сдастся и будет постоянно выполнять капитанские обязанности. Все зависело от Грегерсена. И случилось небывалое: за лето у Грегерсена наступило значительное улучшение, то ли от морского воздуха, то ли от полосканий коньяком. Словом, он не отказался заменять капитана, а буфетчица и Алекс тоже ни от чего не отказались.

Но ситуация не во всем была благополучной: Грегерсен и не думал тратиться на капитанскую форму, он даже не нашил третий золотой шнур на свою штурманскую куртку, а потому и у штурмана по имени Алекс не было ни малейших шансов обзавестись хоть одним шнуром. Алексу же не нравилось продавать билеты пассажирам в матросской робе, несговорчивые порой вообще не желали отдавать деньги человеку без единой нашивки. А ко всему прибавилась и еще одна, довольно сложная проблема: до сих пор Алекс оставался вместе с командой, но теперь он получил повышение и мог рассчитывать на место штурмана в салоне. Как человек вежливый, он ничего не требовал, но попросил официанток замолвить за него словечко. Буфетчица сказала «нет». Отказ дошел до Алекса, когда он уже три месяца проходил в штурманах, и это был жестокий удар. Он напомнил, что женат не на ком-нибудь, а на Лили, даме, которая в свое время была кассиршей на лесопильне. Тогда тем более нет, сказала как отрезала буфетчица, тоже мне, Лили, нашел чем хвастаться. Ближе к Рождеству Алекс начал прикидывать, не стоит ли ему обратиться с жалобой в профсоюз.

Словом, все у него шло наперекосяк и во всем не везло! Грегерсен не перебирался в капитанскую каюту, Алекс соответственно не мог перебраться в штурманскую. Ну и, наконец, игра в карты. Мог ли он, заделавшись штурманом, по-прежнему играть в карты с командой? Чтобы бывалые матросы Леонарт и Северин насмехались над ним и предлагали ему определить высоту солнца.